За озерами бескрайними
Распростерлись в многозвучии
Коротышки с великанами.
И несет в потоках времени
Их веселыми и хмурыми,
Человеческого племени
Мясо-костными фигурами.
Эй вы, люди обезьянные!
На себя взгляните в зеркало!
То святые, то с изъянами,
То труха, а то бессмертные.
Бутылочным горлышком червоточины,
Черные бублики вокруглазия.
И зияют в прогалах безночия
Три моих ангелочка-дочери,
Оскопленные безобразием.
Что ты плачешь, в меха закутавшись
Под пустые воспоминания?
Я и сам бесконечно запутался,
Как в театре придумал страдания.
Под колено ударить ножиком
И почить, отдыхая под лаврами
И смотреть, как смеются под кожею
Капилляры кровавою лавою.
Ничего. Только сумрак под куполом.
Пушкой выстрелив в небо по лестнице,
Жалкий клоун, в жасмины зарутанный,
В табакерке, заплакав, повесился.
Он молчал. И чужими молитвами
Смех струился, а звезды все капали.
Человечки смеркались над Библией,
Поднимались над лужей и падали.
А в углу все осталось по-прежнему.
Все по-прежнему: страшно и угольно.
Мы менялись душой под одеждами,
Остывая бездушными куклами.
Окрасились тучи ступеньками,
И чувства остались разбитыми.
Обвиты шипованой пенькою,
Глаза раскрывались корытами.
Мир спал, обуянный метелями,
Рыдали побитые ангелы,
Дремали, укрывшись постелями
И мерзлыми каплями падали.
А где-то звенели бутылками,
Давились льняными конфетами.
И были старухи бобылками,
Гремели души кастаньетами.
Спроси меня, мерное марево
В сортире с резным подоконником,
Как день с разноцветными харями,
Я стал недоделанным големом.
Лечу, раздираясь соблазнами
И плачу желтками газетными,
С коровами грустными, красными
Теку я хрящами паркетными.
Сжимая траву первоземную
Мотками уродливо-верными,
Скатился матрешкой на землю я,
Где люди лежали консервами,
Гробами конфетными, сладкими,
С Христом отстрадавшимся, пазушным,
С рубахой, покрытой заплатками
И сердцем стучащимся радужно.
Рыгать этикеточный реквием
В асфальты стеклянною брюквою.
Истошными, блеклыми ветрами
Искали советы под брюками.
В окне силуэт твой заласканный,
Еловыми лапами вышитый,
Ирисными лунными сказками,
С рассветом над теплыми крышами.
Вы слышите холод таинственный?
В печах догорают мгновения,
В местах, где стреножена истина
Таится пустынь назначение.
Возьми меня в руки осенние,
Читай мои грани лопатками,
Надрежь изумрудными звеньями
Навзрыд за матрасными складками.
Часы ползли.
Нам надо идти.
Грохочет.
Сердце клокочет
В уютной груди.
Хохочет
Чайка, взлетая, над платьем твоим выпускным.
И въелся, как стыд безутешный,
Твой розовый грим.
Мы ночью с тобой улетим.
По проводам бежит лунный зайчик. Прохожие клацают ключами от замков.
Ангелы беззлобно отмахиваются от комаров.
В каждой секунде торопливо разогревается разочарование.
Фонари отражают звезды.
В каждой звезде таится любовь.
Мне кажется, что размышлять о жизни слишком поздно.
Машины – уроды.
Многорукие травы фальшивы.
Я приму твои роды,
Обозначу скоромной улыбкой поливы.
Прости, меня, Солнце,
Что не понял, не обнял,
Когда плакал дождем
И смеялся пустыми смешками глазниц.
Ничего. Мы чуть-чуть подождем
За парадными тыквами лиц.
Плоть земли постригу,
На бегу, отдышавшись, озябну…
В тишине соловьем – ни гу-гу,
Развернусь я салатовой хлябью…
Расстреляли на войне
Бога:
Торговались о цене –
Много.
Видишь темное в окне? –
Звери.
Открывайте на заре
Двери.
По осоке босиком –
Режет.
Царь, задушенный сырком
Брезжит.
Так смеялись невпопад лапти,
Свечи таяли в распад
Платья.
Если кто-то сказал,
Что все было совершенно непонятно…
Я бороться устал,
Не только руки,
Но и что-то внутри,
Нечто уставшее
В удушливо ватном.
Потри меня по три, —
Окажешься в шоколадном
Цвете
Сиротных сиропных витрин.
Жизнь – дуреха.
Жизнь – дуреха.
Листочное брюхо.
Охотимся на завтра.
Жрем душистую оплеуху.
Ах, если кто б нибудь сказал мне:
Лети с конем моим печальным!
Скупнись в слезливом изначалье
С чугунными пустыми снами.
Мадонна рыдает стихами –
Кудлатая звездная пони.
Плясать со своими штанами
Точилкой на тряпном балконе.
А честные блажные тени
Кусками срывали остаток.
С буфетом пади на колени,
Чеша по соскам супостата.
Ревел клавесин озверело.
Душа под рубашкой ночною
Кипела, скрипела, свирела…
Подростка надели за дело,
Убили любою ценою.
В палатке мясной и печальной
Подвис оБожленный отступник.
На крюке нелепо-кричальном
Вдали схоронился заступник.
Извергнуть девичьим станом
Ткацким. Двухручной пилой
карамболь
Пляшу.
Захлебнувшись органом,
Спишу – самодельный король.
Сковырнуть на дне меня,
Обнимя, словам не вняв,
Стокопытного коня.
Лобызать ладонь ея,
Сполыхнувшись, как змея.
Сладкой гарью затоварим
небеса.
Златокудрую попудрим в
волоса.
Обеззначим, словно плачем,
чудеса.
Порицаем. Полицая
пьет оса.
Я топорю стопор.
Ору, выходя в штопор…
Старая актриса ласкает занавес.
О чем-то давно забытом молчит сцена.
Душа пропиталась гримом.
Седым воском оплывают свечи.
Жизнь бутафорна.
Завтра будет другой день,но он будет уже
другим.
Рампа мертва.
На покинутой лестнице – скрип половиц.
Смерть бессердечно права.
А в лицах густеет брусники трава.
Солнце остыло.
В серозной пустыне
Нищие жаждут знаменья.
Тоскливо. Постыло.
Бубенчиком всплеск озверенья.
Мама!
Да я же любил тебя!
Растираю в обмогиленных ладонях пепел.
Я голым младенцем
вышел из сердца твоего
Счастливого дня,
который теперь никто не заметит.
Ребристою шпалой
Смеются корсары,
И в небе рычит абордаж.
И стиховаренье
Бортовым твореньем
Кромсает обугленный пляж.
Мне снова знакома
Мясного от дома
Три пулевых точки цветком.
Где враг затаится
Осиновой птицей
Помадным зубастым плевком.
Плодовое кто-то
Застигла икота,
И мысли уснули клубком.
Хихикать на дыбе –
Смеялся ли ты бы? –
Прижатый ершистым лобком.
В моей груди танцует белка.
Сердце вкалывает игрушечной душегрейкой.
Оно вмещает клеточки и миры,
Их безмолвно хранит,
Молча стучит.
Сердце – вуаль,
Орех в шоколаде.
Сердце сердца…
А в точке сгущается сумрак.
Все ближе к концу опадалая песня.
Засечной затрещиной гулок
Порхай к некромантной невесте.
А жизнь поднарастянута тетивно.
Шепчу в подзвездье вечном ничего.
Вселенная сомкнулась чернодивно
В бездонном сердце сердца моего.