Ходить
Роман Волков
ХОДИТЬ
Идя вверх,
Внимая миганию звездонек,
Братскому охлопыванию по плечам месяца,
Радушной улыбке солнца, перед которым ты еще робеешь,
Глянь вниз.
Там – грязь земли.
-1-
Аполлон Иванович Вапаев работал старшим экономистом на крупном перерабатывающем предприятии. Так в последнее время начал именоваться мясокомбинат, что стоял на окраине города среди березок, опухших от мерзкого запаха. Котел Лапс работал круглые сутки, а окно Аполлона Ивановича выходило как раз на цех переработки. Летом быстро душнело, и приходилось распахивать ставни. Тотчас же кабинет наполнял прогорклый смрад горелых обрезков мяса и костей. Вот, наверное, первый и единственный недостаток Аполлон Иванычевской работы.
Вообще сказать, у нас в городке вообще ножницы между окладами нездорово здоровущие. Между уборщиком, шофером, экономистом, старшим экономистом, главным экономистом и финансовым директором лежат денежные пропасти величиной в человеческую жизнь. Нашему же герою зарплату платили исправно, и, отметим, достаточно приличную. Иногда (не так уж часто, скажем в пользу Вапаева) за небольшие приписки либо наоборот, отписки, приносили маленькие подарки. Деньги почетом не пользовались, очень уж это похоже на взятку, но в мясе семья нашего героя недостатка никогда не испытывала.
Иногда в кабинет Аполлон Иваныча забредали заблудившиеся крестьяне или охотники, которые его несказанно раздражали. Как раз сегодня произошел именно такой случай. Из какого-то хозяйства, где кириллицу познали лет десять назад, послали делегацию невменяемых колхозанов. Бессмысленно промотавшись по всем этажам, на табличке ”Старший экономист” они увидели знакомые буквы, вернее даже ”черты и резы”, и всей ордой влетели внутрь, поднимая пыль до потолка.
— Мясо бериеём?
— Скотину закупаим?
С таким народом невозможно говорить на нормальном языке, и Аполлон Иванович очень долго пытался выставить их за дверь, в отдел снабжения. Пришлось даже употребить лексику, неприемлемую в воспитанном обществе. Под конец пришлось вызвать охрану, которая за шкибот вышвырнула бормочущих поставщиков из мгновенно оскверненной скотьим духом светлицы. Комната и без того неприятно пахла, но к запаху свежей мясо-костной муки Вапаев уже привык, и запах скотины, исходящей от немытых человечьих тел, вконец выбил день из стандартной колеи. Даже хвойный освежитель воздуха только усугубил едкий запах. Сначала песочно защипали глаза, потом и голова стала ныть, как огромная мозоль.
Пришлось звонить по внутреннему главному экономисту.
— Елена Михална, я, наверное, в управление быстренько слетаю.
— Чего там?
— Да, говорят, там разнарядку новую получить надо.
— Ну, давай, раз надо.
— До ЗАВТРА тогда.
— Ну, давай, до завтра.
Разнарядку Вапаев получил уже сегодня по факсу, поэтому вместо управления он помчался домой. И теперь он сидел в кресле, развалившись, как кот-переросток, и лениво смотрел в телевизор. Жена, Зарена Ильинична, обычно являлась домой в шесть, и три лишние часа следовало использовать с максимальной пользой. Аполлон Иванович купил маленькую бутылку коньяку, и сейчас безмятежно поглатывал напиток, пахнущий теплой виноградной бочкой, плавно погружаясь в топкую негу.
— 2-
Жена явилась вовремя. Вапаев ритуально ее чмокнул, они поужинали и сели перед телевизором. Новости, как обычно, начинались с приключений президента. Все эти журналистские байки огорчали Аполлон Иваныча. Вот Вождь купил на рынке носки – и пожалуйста! – репортаж о нелегкой судьбе того самого продавца носков. В конце ролика торгаш, щерясь во все свое лицо, не отягощенное багажом интеллекта, выговаривает:
— Вот, Президент-то, Президент наш денюжку заплатил за носки-та! Во как! Пятнадцать рублей, как и цена им. Я говорю, мол, это, не надо, говорю, денег! А он, нет, заплатил, как положено! – и тычет в камеру грязные пальцы, сжимающие потертые мелочушки.
Аполлон Иванович сначала бесился, но потом привык, отдавая должное работе писак, которым нечем заполнить прайм-тайм. Теперь он лишь тонко улыбался, глядя на щербатый оскал носочника:
— Я думаю, пять рублей-то, дырочку у зятя продырявлю, он на Полетстрое слесарит, веревочку продену и на шапку – и носить буду, мол, Президентова денежка-то!
-3-
Скоро должна была придти дочь. Она после института ходила на курсы операторов РС. Сын, Икар, обычно возвращался затемно – он усердно тренировался в воздушно-десантском военном клубе. Важно для парня: пилотирование, бой в воздухе, прыжки и прочее. Пусть в школе не самый лучший – после армии посмотрим, кто встанет на первое место. Сам Аполлон Иванович тоже отслужил в свое время в десантуре и нисколько об этом не жалел.
Начались восмичасовые новости, и президент жестко охарактеризовал свой новый курс, который ушлые писаки нарекли поэтическим ”Дать права рожденным ползать”. Вапаев недовольно зевал, тыкая кнопкой по другим каналам, жена неторопливо пошла на кухню. Запахло жареным мясом: минут через десять должна явиться Света. Она обычно не опаздывала, знала, что родители будут волноваться. Так случилось и на этот раз: дочка впорхнула скромно, аккуратно затворив за собой дверь.
-4-
Поевши, Света зашла в залу и села на свободное кресло, отряхнув его от ссохшейся земли с кошкиных лап.
— Мама, папа, мне нужно с вами поговорить.
-5-
Фраза о том, что беда не ходит поодиночке, была сказана каким-то внимательным человеком еще очень давно. И по сей день это неоспоримо. Но бедствующий философ, что ходил без штанов, завернутый только в длинную простынную тогу, упустил еще много деталей беды.
Беда дышит.
Она не выныривает из болота нежданно, окатив тебя оплеухами воды и тины. Если вы так думаете, значит, вы просто не знаете, что такое беда. Нет, это не жаба! Она спокойно, уверенно подходит к вам, чтобы слиться с вами, войти в вас.
И вот вы, еще ничего не видя и не зная, начинаете чувствовать дыхание беды. Издалека оно веет восторгом. Но затем непонятное восхищение усиливается, захлебывается – и беда плавно и резко, как опытный любовник, входит в вас, овладевая целиком до последней капли.
И она дышит. Ее дыхание сливается с биением вашего сердца, иссушая и окатывая терпкими режущими вдохами и выдохами. Каждый мигок исторгает из тебя одышку беды, даже рост твоих ногтей и волос переплетается с хрипами в ее груди.
-6-
— Ну, чего случилось?
— Мама, папа, вы только не волнуйтесь. Все нормально.
— Да говори что ли ты!
— Мне очень нравится один парень, Дима, Деметр. И мы хотим, ну, пожениться.
— Ну.
— Что ну! Я, ну, может, неправильно сделала, что его с вами не познакомила, но это все – так, не познакомила и не познакомила. Нынче познакомлю.
— Ну, ты к чему клонишь-то? Чтоб с пацаном знакомить – нам такую прелюдию объявлять не обязательно.
— Просто, я боялась, что вы будете думать, что у нас все так… Ну, вы это, сами понимаете, что я это… Ну, что имею в виду.
— Ну.
— Света, говори, что ли по делу! Ты беременна?!!
— Дочка, говори!
-7-
В практичной голове Аполлон Иваныча все четко выстроилось в блок-схему.
Беременность:
А)аборт – а)свадьба после аборта – ά)куча проблем, о которых следует говорить отдельно,
b) свадьбы после аборта не будет. Останется не совсем корректное отношение к дочери.
Б)Аборта не будет — а)свадьба беременной дочери – ά)куча проблем, о которых следует говорить отдельно, β) позор, γ) помощь в воспитании ребенка,
b) свадьбы не будет — ά) воспитание ребенка без отца β) позор.
Кроме того (и пусть лирики беспомощно хохочут), каждый пункт и подпункт требует денег, и немалых, а их, как мы отмечали выше, у Аполлон Иваныча было не так и много.
Следовало грамотно выстроить экономику.
-8-
— Ты беременная?
— Папа! Ну что вы, всегда! – Света со всхлипом вздохнула. – Ничего я не беременна! Мы с Димой не спим!
Все пункты благословенно утухли.
— Так. Это хорошо. Ну.
— Ну, мы с Димой любим друг друга. Мы с ним встречаемся уже пять месяцев. Я, ну, вы извините, что я вам про него ничего не говорила. Я просто боялась, ну, что он вам вдруг не понравится.
Жена молчала, ввернувшись в кресло. Аполлон Иванович задушил и без того беззвучно вещавшего президента и мягко сказал (он ведь был хороший отец):
— Света! Ну что ты так о нас думаешь! Ты – взрослый человек, и мы уважаем и ценим твой выбор. Во-первых, нам бы он обязательно понравился, потому что он – твой. А во-вторых, даже, смотри: даже, если бы он нам вдруг не понравился, то, какое это имеет значение? Ведь он тебе нравится!
Света тихонечко захныкала.
— Мама… Папочка…
Зарена Ильинична было поднялась к ней, тоже готовая расплакаться, но Аполлон Иванович ее опередил, соколом взвившись с дивана и твердо обнял дочь, крепко прижав ее к своей еще мускулистой груди.
-9-
Сам Аполлон Иванович познакомился с женой, тогда еще Зоренькой, лет тридцать назад. Он был бравым курсантом десантского училища, она — студенткой педагогического института. Их учебки стояли рядом, через дорогу.
В пединституте учились в основном одни девушки, за исключением факультета физвоспитания. Физвосовцы и представляли единственную конкуренцию бравым курсачам. Ни одни танцы не кончались без всеобъемлющей драки, с победой каждый раз на разной стороне.
Именно в тот вечер Аполлон с помощью солдатского ремня с пряжкой с заточенными углами положил штабелями человек десять спортсменов, грязно пристававших к юной Зореньке, а потом и ему собиравшихся ”подрезать крылышки”. Она вытирала его брови, разбитые боксерскими кедами, своим кружевным платочком, и тихонько всхлипывала.
— Да, не, милая, мне не больно. Шрамы украшают мужчину.
— Не надо. Не надо шрамов. Куда тебе еще украшаться, — и Зоренька жалобно всхихикивала.
Черт побери! Сейчас все это вспыхнуло перед их глазами, даже надбровные шрамы казалось, вот-вот потекут.
-10-
— Пап… Ну я еще не все рассказала.
Аполлон Иванович отошел от дочери и опустился на диван, еще успевший сохранить очертания его ягодиц.
— Ну расскажи, расскажи. Как говоришь, его зовут? Деметр?
— Да, Деметр. Дима. Медведев.
— А кто у него родители?
— Ну, простые люди. Но очень хорошие. Книги много читают.
— А кем работают?
— Ну, в деревне они живут. Крестьяне. Он один в городе.
Да! Прямо персонажи для книг.
— А он сам учится? Работает?
— Нет, он училище кончил. Работает электриком на Центральном.
Еще чище!
— Света, ты уж извини, конечно, что я так спрашиваю. Но я – твой отец, и больше всех на свете хочу, чтобы у вас все было хорошо.
— Хли!
— Света, успокойся.
— Ты хочешь создать семью. Не забывай, что ты – девушка. Ты покинешь наш дом и войдешь в другой. Но есть ли этот дом? И сможет ли твой будущий муж содержать тебя не хуже, чем мы? Ты, это, ну, только там не подумай. Мне-то, да и матери тоже: наш дом- ваш дом, и мы всегда, как только будем работать, всегда будем вам помогать, насколько чего хватит.
— Па…п…па… спасибо, мамочка, спасибо… Нет, Дима нормально получает. Он один весь завод обслуживает, он в электрике очень здорово разбирается. Он даже сам радио сделал у себя дома, даже Англию ловит. Он даже, пап, больше тебя получает. Жить я у него буду.
Это сообщение неприятно кольнуло Вапаева, но с другой стороны, должно было избавить от вышеуказанной кучи проблем.
— Я только, это, ну одного только еще не сказала…
-11-
В комнату совершенно не ко времени ворвался Икар. Его потертый камуфляж был перепачкан подсыхающей грязью, а через весь лоб нагло улыбалась глубокая царапина.
— Привет! – Икар полез в ящик шкафа за ватой.
— Сынок, что у тебя на лбу?
— Да, мы сегодня знаешь, что делали?
— Икар, давай потом. – Вапаеву, конечно, хотелось послушать, но если бы они сейчас стали, разинув рот, слушать про бутылки от шампанского, разбитые об голову, то этим бы несказанно обидели дочь. – Нам со Светланой нужно поговорить.
— Ну ладно, иду, иду. Ну стой, дай, расскажу, я быстро! Мы сегодня в свободном падении на ножах дрались! Илья Перунов меня поцарапал! Летишь вниз безо всего, быстро!..
— Икар, давай потом. Пять минут еще. Давай-давай.
— Ну ладно. – Он вышел, смазывая ссадину йодом.
-12-
— Слушай, ну и что? Что, свадьбу будете где делать? Заявление не подали еще?
— Нет еще. Мы пока загс выбираем. Я только…
— А столовую нашли? У нас на заводе можно договориться подешевле. Машины тоже можно на заводе договориться, я с завгаром в хороших отношениях.
— Пап. Мам. Послушайте меня, наконец!
— Ну, что?
— Я про Диму вам до конца еще не рассказала.
— Что такое?
— Только не перебивайте. Он… Он очень красивый. Высокий, метр девяносто.
— Не, ну чего ты рассказываешь? Увидим. И вообще, ты почему нам его до сих пор не показала?
— Да, правда! Мы что ж, в каменном веке что ли?
— Вот я про это вам и говорю. Я только не знаю, как сказать.
— Да уж скажи, как есть. И так уж подарочек сделала.
— Ну…
-13-
… У него нет крыльев.
-14-
— Что?
— Да то! Нет у него крыльев! – и уткнувшись лицом в руки на коленях, Светлана заревела с истерическими захлебываниями.
Аполлон Иванович посмотрел на жену, растопырив глаза и растерянно сглатывая. Та вытаращилась на него так же потерянно разинув рот.
— Как нет крыльев? Бескрылый?
— Да! Да!
Экономический ум Вапаева на несколько минут дал сбой, словно нога постоянно промахивалась мимо ступеньки.
— Ты что ж это, полгода с бескрылым встречалась, что ли?
— Да! – Светка подняла лицо, ставшее теперь похожим на протухлую свеклу. – Я потому вас с ним и не знакомила, что вы бы тогда запретили нам встречаться.
Вапаев наконец собрался и пощелкал пальцами перед носом у жены, чтобы та прикрыла рот.
— Он что: и сам без крыльев, и родители, да?
— Да.
— И ты собираешься замуж за него выходить, и детей, стало быть, рожать? А то, что дети у вас тоже будут бескрылыми, вы не подумали?
— Подумали…
— Херово вы подумали!!! – Аполлон Иванович в семье обычно не употреблял нецензурщину, но сейчас ситуация довела его до красного каления. – Это что ж, внучок у меня будет – уродец, без крылышек. А я, грешный думал, вот внучек родится, слетаем с ним на родину ко мне… А теперь что же – я его в руках что ли поволоку? Или пешком пойдем, а?
— Может ему какую-нибудь операцию сделать? Приставить как-нибудь крылья? – робко подала голос Зарена Ильинична.
— Да нельзя, нельзя им ничего приставить! Мозги им надо приставить! Вон, смотри! – он включил звук в телевизоре и швырнул пульт на диван. Переключалка неловко слетела на пол и покатилась по линолеуму, не к месту весело крутясь. Как раз кстати президент, сурово грозя пальцем, выговаривал:
— Крылья, точнее, их отсутствие, не должны быть причиной какой-то чудовищной дискриминации. Ведь бескрылые граждане – такие же равноправные жители нашей страны. Я думаю, что мы должны более толерантно относиться к жертвам…
Зарена Ильинишна осторожно подняла пульт и выключила телевизор. Президент мгновенно сжался в маленькую точку и потух. Ватное молчание неуклюже поползло из уснувшего экрана, тотчас же набив рты зареванной Светы и ее родителей.
Вапаев встал в середину комнаты, чтобы ничего не задеть и осторожно расправил свои крылья, крепкие и мускулистые, еще не начавшие покрываться жирком, несмотря на сидячую работу.
— Вот, глянь! И без этого ты хочешь оставить и детей своих и внуков! Да?
— Ну пап…
— Что ”ну пап”?! Да и еще. Ты забыла, что теперь сама только пешком будешь передвигаться! Да? И теперь на верхние ярусы – с мужем ты уже не взлетишь, он летать-то не может! И в компанию ни одну приличную – все! – путь закрыт! Если только мужа подмышки поднимать будешь! Да? Да еще, жить, говоришь, у него будете. Это наверно, в ”общежитии для ползунов”, да? Там-то верхних входов нету! Что, будешь по лесенке подыматься?
Ладно, самой-то уже по хрену, по-русски сказать, все, так ты о детях хоть подумай о своих! Да и о нас тоже! Вот как хорошо! Кому скажешь: дочь замуж вышла! За кого? Да за бескрылого! В ”ползуновской общаге” живут! Да засмеют же!
Света прекратила рыдать и только неритмично хлюпала. Вапаев уже подумал, не перегнул ли он палку.
— Ну, ладно. Запретить мы тебе, конечно, ничего не можем. Но знай, что я – против! И всегда буду против.
— Дочка, — добавила Зарена Ильинична, — ты хоть понимаешь, на какой сложный и опасный путь встаешь? Сама, по собственной воле? А учти, когда замуж выйдешь, это же не игрушка. Это на всю жизнь надо, а не так, чтобы поиграла – и домой.
— Да! – подтвердил Аполлон Иванович. Он опять начал яриться. – Да! Что, хочешь, вон как Исаевых дочка, да? Два месяца пожили – и на развод?
Света вскочила, концы ее девичьих крылышек гневно затрепетали.
— Все это я знаю! И ничего этого не боюсь! Трудности? – пусть трудности! – я, мы преодолеем все трудности! И любовь наша нам будет только помогать!
— А это? Ну, что там преследования всякие? – Вапаев тыкнул пальцем в серый экран, — будут-то не только мужа твоего гонять. Думаешь, тебя помилуют? Вон, вчера только показывали, погром-то в Питере как устроили?
Света тяжело вздохнула.
— Если совсем вдруг плохо станет, поедем в деревню к его родителям. Там бескрылых никто не трогает.
— В деревню? Что ты там делать-то будешь? Ты ж корову от лошади не отличишь!
— Я научусь. Я всему научусь.
Вапаев, махнул рукой и плюхнулся на диван.
— Ты хоть понимаешь, нам-то сейчас каково? Это все! Считай, дочь потеряли! Раз – и все. Даже в гости к тебе не слетаешь, там-то, в общагах да деревнях твоих, крылатых тоже не особенно жалуют. Да и ходить-то мы с матерью уже далеко не сможем.
— У Димы машина есть…
— Еще чище! На машине ездить на старость лет-то! Бог не дай, кто увидит: Вапаев, скажут, с женой в автомобиле ездит! Тьфу ты!
— Папа, ну хватит! Мне и так сейчас плохо, а ты вообще, что ли хочешь мне все сердце разорвать?
— Ты нам уже разорвала, все что можно. Хватит, главное! Это что ж, получается, все, да? Тебя от нас как кусок пирога, отрезал да сожрал Дима твой?
— Папа! Не говори так! Он – мой будущий муж и я его люблю. Ты, вообще, пап, что, хочешь меня обидеть?
— Да не хочу я тебя обидеть. – И Аполлон Иванович вдруг почувствовал над кадыком огромный кусок непроглоченного яблока, глаза вероломно мигнули, готовые вот-вот выпустить жемчужную каплю. – Мы же любим тебя, Светлана!
— Дочка, — Зарена Ильинична уже начала всхлипывать, — мы ж тебя вырастили, вынянчили… а ты вдруг – так вот… улетаешь от нас… неожиданно так…
— Не надо, мама, — Светлана тоже, в унисон матери громко ахнула слезами, — ну что вы так…
— Ладно, Зоря. – Вапаев наконец взял себя в руки. – Хотите жить – так живите. Хотя мы против. И кстати, по поводу знакомства. Сюда твой жених подняться не может, я на лебедке его поднимать не собираюсь. А мы с матерью в общагу тоже не полетим – чтоб по лестнице шлепать. – Он раскрыл шкаф и вынул из деревянного сундучка топорик, которым его благословил на свадьбу отец, дед Светланы. – Как тут вас благословить? Бескрылого? Топор-то треснет пополам! Скажи Диме своему, что дай бог ему удачи. И тебе тоже. – Он положил секирку обратно в сундучок.
— Спасибо! Мама, папа, вы у меня такие… Самые лучшие, — и Света опять раскололась рыданиями. – Я… можно слетаю к Диме, скажу ему, что… ну, что…
— Давай, лети. Недолго только.
— Осторожней, дочка.
Света вышла на балкон, растворила двери. Было уже темно. Она откинула посадочный трапик, и сильно оттолкнувшись, прыгнула вверх, расправляя крылья. Апполон Иванович запер дверь и вернулся в комнату. Жена плакала.
— Вот и все, — в сотый раз сказал он и, усевшись на ручку кресла, неловко обнял Зарену.
-15-
Было тепло: подземное солнце благословило ночь весенними невидимыми лучами. Крылья Светланы обнимали мягкий воздух. Она пролетала над высокими домами, деревьями и серой землей, уже забывшей поступь человека. Вдруг от бара ”Эдем”, построенного в новом стиле, без лестниц, отделился парень и одним махом догнав ее, полетел сверху, чтобы не получить удар быстро трепещущими крыльями. Это был Ярослав, коротко постриженный мускулистый блондин, который жил в соседнем доме.
— Свет, куда летишь?
— Куда надо.
— Нет, мне нужно с тобой поговорить. Недолго, потом – лети, куда хочешь.
Видя, что он от нее не отстанет, Светлана нехотя согласилась. Они влетели на посадочную площадку ”Эдема”.
— Ну, чего тебе.
— Света, я знаю, что ты встречаешься с бескрылым.
— Ну и что же? Тебе какое дело?
— Свет, я тебя давно знаю. Мы же вместе выросли. Ну… И пацаны все тоже говорят… Я, только не думай, я не из этих, — он ткнул пальцем в сторону, где висел плакатик, коими был уже облеплен весь город. На листе бумаги был нарисован суровый юноша в черной форме, с мечом. Крылья его были огромными и обнимали весь текст, написанный ниже: «Рожденным ползать – бескрылую жизнь!» — Я только не понимаю, тебе что, нормальных парней что ли не хватает? Ведь полно же!
— Мне нравится он.
— Он! Свет, я просто хочу тебя предупредить.
— От чего.
— Ну… Сама все понимаешь. Я все сказал. Лети, куда хочешь. – Он вошел в бар, хлопнув дверью так, что у сердитого меченосца все всколыхнулось. Света тяжело вздохнула, и бросилась в небо. Воздух ласково принял ее, по-дружески обвевая теплыми потоками. Она понеслась на окраину города, где в низкоэтажных общежитиях жили бескрылые.
-16-
В ”ползунских домах” не было балконов. Светлана опустилась на землю, вошла в подъезд и поплелась наверх по лестнице.
Деметр не ждал ее. Он был голый по пояс и смазывал перекисью водорода огромную ссадину на плече. Глаз его опух и налился черным кровоподтеком.
— Дима! Что с тобой случилось?
— Не видишь, что ли? Известно что. И машину всю разбили. Прямо кирпичами. Я ее только всю доделал, а они… Все вообще разбили.
— Димочка, я родителям все рассказала. Они сказали, ну, в общем, разрешили! Я, Дима, я хочу быть с тобой!
Деметр тяжело вздохнул.
— Ой, Света, Светочка моя милая… — он нежно поднял ее сложенное крыло и поцеловал самый кончик. – Я тоже хочу быть с тобой, но уже сейчас начал думать, так ли это надо для тебя.
— Как это?
Он чмокнул разбитыми губами. – Ну… Раньше я каждый день Велеса благодарил за то, что тогда у тебя сумочка упала, ты на землю опустилась, и мы с тобой познакомились. А нынче я уже думаю, может, лучше и для меня было, и самое главное для тебя, если бы ты тогда несла сумочку под мышкой, а не за ручки?
— Не надо! Не смей так говорить, — с каждым ее словом слезы пульсировали в глазах. – Я люблю тебя! И у нас все будет хорошо.
— Не знаю, — Деметр тяжело выдохнул, — не-зна-ю. Я тебе еще не все рассказал. Наш дом расселяют.
— Как расселяют?
— Обыкновенно, как! Расселяют и все тут. Будут здесь строить какую-нибудь шнягу.
— А… а куда же ты теперь?
— Не знаю. Дома для бескрылых сейчас не строят больше, а наших районов только два было в городе: вот этот и еще на Маяке. Наш сносят. На Маяке жилья не найдешь, там и так сто человек в одной комнате живут. То есть, найти-то жилье можно, в казарме – но туда я тебя не повезу. То есть получается, жить нам будет негде. А если мужчине некуда привести свою жену – то что это значит?
— У нас можно жить.
— Как я туда буду попадать? По веревочной лестнице? Мне ее быстренько перережут.
— Ну а это… Можно на первом этаже квартиру снимать. Там-то ты заберешься. Или попросить, чтобы с нулевого этажа какой-нибудь люк прорезали.
— В башке мне люк прорежут! Вот такенный вот! Света, что ты говоришь! Чтобы я жил в доме для крылатых? Если меня здесь-то уж отпанахали вон посмотри как, машину расхерачили, как консервную банку, то там-то что будет? Мне в принципе, я не боюсь. Плавали – знаем, как говорится. А ты? А дети, если появятся?
— Ты совсем как папа говоришь! Ну, давай в деревню полет… пойдем то есть.
— В деревню… Да я тоже про это думал. В деревню… Я знаешь, почему оттуда уехал? Ты была вообще хоть раз в деревне?
— Нет. По телевизору видела.
— Что ты там видела? Ты же сама знаешь, что там только говно показывают. По телевизору. Там только и показывают, как там все, типа, когда хлеб убирать надо! Кушать-то все хотят, крылышки кормить. А все остальное показать? Как там бухают? Как дерутся, как режут друг друга? Как трахают все подряд, и детей, и коз, а потом режут?
— Дима, что ты говоришь вообще? Мы что, в каменном веке? Как, в этом, Содоме и Гоморре?
— Какая Гоморра! Гоморра – это Эдем, там хоть людям что покушать было! Да что, ты думаешь, я хоть слово придумал?
— Не знаю…
— Ну и что, ты хочешь отсюда, от всех этих кинотеатров, ресторанов и все такое, туда? Там, в моей деревне, бар только один, его так и зовут – Бар, как Бога. И все туда вечером идут. И клуб там только один. Вот и все развлечения: Бар да клуб. Там этих ваших храмов солнечных золотых нету! У нас только чуры Велеса, бородатые, волосатые – в лесах стоят. И волхвы наши не носят белоснежных нарядов, они порют как свиньи, и одеты в грязные лохмы. Вот как! И хочешь все, что есть у тебя, променять на вот это? И я, думаешь, этого стою?
— Стоишь! Дима, я с тобой пойду хоть куда! Думаешь, ты меня напугаешь? Нет! Ты смелый и сильный. Мы будем жить в деревне, сажать зерно, продавать. Потом купим грузовик, трактор, все-все, построим новый домик. Ведь везде, все кто хорошо работает, может жить нормально! И дети у нас будут! А какая нам разница, что все вокруг пьют?
Деметр опять вздохнул, по сердцу у него кто-то бил колотушкой от похоронного барабана.
— И почему я бескрылый? Как бы сейчас все было хорошо! Я знаю, говорят – после смерти все крылатые… — он обнял ее, запихав руку под крылья, покрытые нежными волосиками.
— Дима! – Света закашляла остатками слез – ты, что хочешь меня совсем расстроить? Я… я не смогу жить без тебя, я сразу умру!
— Я не умру. Не бойся, я не умру. Потому что все равно, я-то знаю, после смерти пойду на бескрайние Влесовы пастбища, отдыхать после своей уродской жизни, а ты — наверх, к солнцу, продолжать праздновать и веселиться!
— Нет, Димочка, нет! Мы всегда будем вместе! Если… если нас разлучат, я как девушка из той легенды, сложу крылья и брошусь из дома на землю! И разобьюсь вдребезги, только бы быть с тобой навеки! Ведь Земля – тоже моя мать, так же как и отец – Солнце ясное!
-17-
Они, взявшись за руки, вышли из дома и встали на пустырь. Земля была сухая, еще не успевшая превратиться в грязную хлябь. Жухлые от зимней дремоты травы неспешно покачивались от игристого причесывания ветерка. Солнце, огромный, в полнеба, исполин, пробуждалось, заспанно выползая из под тяжелого одеяла. Весь виднокрай был выкрашен в червонный цвет, словно с солнца стекал пот, насыщенный и густой.
Посередь пустыря стоял темный, покрытый уже болезнью чур Велеса. Старый бог грозно смотрел из-под густых насупленных бровей, изъеденных коростой.
— Отче Велес! – закричал Деметр, прислонив правую руку к сердцу, а второй крепко сжимая трепещущие пальчики Светланы. – Вот я, стою пред твоими суровыми очами! – Клятвы полагалось говорить на старом слоге. – Я… — он сглотнул. – Света, я не могу говорить. Давай, может быть, потом, может, ты еще передумаешь…
— Нет, мой милый, нет. Говори.
— Слава тебе отче Велес, отец мудрости, водчий могильный! – Он опять сглотнул и сжался, как кулак. — Я, сын твой, Деметр из рода Медведя, беру здесь и сейчас в жены Светлану из рода Вапая. Пусть каждое слово мое ляжет на твою требницу словами нерушимыми, вечными. Клянусь беречь и холить ее, клянусь каждой части своей плоти и всей своей сущности умалять ее горести, приукрашать всю жизнь ее, и дарить ей во благо все, что есть у меня. И пусть любовь моя к ней не угаснет, пока соприкасаются ноги мои с Землей-матушкой, ни на миг, ни на удар сердца. Когда же перестанет оно биться, прошу тебя не разлучать меня с ней, и да будет так во веки веков.
— Слава тебе, Солнце красное, око Дажьбожье! – Светлая ярь вдруг вошла в Светлану, и подставив лицо, еще опухшее от слез, внимательным лучам, она кричала радостно и восхищенно. — Слава тебе, Дажьбог, дед наш, податель благ, тепла, и света ясного! Я, Светлана из рода Вапая, беру в мужья Деметра из рода Медведя. Клянусь перед трижды светлым взором твоим быть ему верной женой, блюсти честь его и делать все, лишь бы ему было хорошо. Клянусь разделить все тяготы жизни его, и быть рядом с ним в минуты радости, чтобы стократ ее умножить. Клянусь дать ему столько детей, сколько пожелает сердце наше, вырастить и воспитать их, так, как заведено дедами нашими. Тако было, тако еси, тако буди и ныне, и присно, и навеки.
Солнце протянуло к ним свои руки, и Велес, торжественно опустил тень свою перед их ногами, дрожащими от утреннего холода и возбуждения.
— Все. Давай требу.
Светлана достала из пакета пластмассовую бутылку с пивом и завязанный мешочек с зерном. Деметр вытащил из хозяйственной сумки две баночки из-под детского питания: одну с медом, другую с березовым соком.
— Примите, пресветлые наши боги, дары от всего нашего чистого сердца, ибо теперь оно стало одним и бьется в одно дыхание! – Деметр, склонив голову, вылил пиво наземь и, когда земля, улыбаясь и булькая, выхлебала всю ячменную лужу, высыпал туда пшеницу.
— Искренне подносим вам это, не для того, чтобы замилостивить, но чтобы восславить вас! – и Светлана распахнув крылья, выплеснула в небеса мед и березовые радостные слезы.
В бытии что-то неслышно щелкнуло. Солнце, пробуждаясь, озарило розовой окраской лица новобрачных.
— Я люблю тебя, моя милая жена!
— Я люблю тебя, мой ладо. – Они обнялись. Они смотрели друг другу прямо в глаза, перебегая взором из одного в другой, почти соприкасаясь носами.
— Теперь я целую тебя, как мужа.
И муж и жена впервые поцеловались, крепко, но целомудренно.
Солнечное небо обнимало землю так же крепко, как хохочущий брат юную сестру, как могучий сын обнимает старушку-мать, как Деметр обнимал свою Светлану. И даже черный Велес, казалось, улыбался, озаренный приветливым солнцем, своими грубо вырезанным из ели губами.
-18-
Солнце выстелило на выщербленном асфальте дорожку, на бутылочных осколках задиристо плясали зайцы, подмигивающие бриллиантами. Деревья трепетно махали вослед своими ветвистыми руками.
Муж и жена вступили на тропу, узкую в светлом начине, но расходящую вширь, и вдалеке обнимающую всю землю, как и родитель ее – Солнце.
Они пошли, крепко держась за руки, она расправила крылья, и они блестели от лучей, что отражались от заспанных окон. Земля заботливо подставляла свои ладони под шаги, что должны никогда не останавливаться.
Они шли вперед, и не видели, да и не хотели видеть пятерых парней в черной униформе, паривших вдали над домами, и сжимающих в мускулистых руках червленые биты для лапты. Не видели они бульдозеры и краны, что вероломно крались к еще не пробудившимся лестничным домам.
Они шли по Земле, озаряемые Солнцем.
И улыбались.
4-7 Сентября 2003.