Гусеничник

Роман Волков       Сергей Чугунов

 

ГУСЕНИЧНИК

ВСТУПЛЕНИЕ

—    Мальчик, а тебя как звать?
—    Егор. Егор Медведев.
— Ну, значит, Гора. А где твоя мамка, Гора?
— Умерла. У нее изо рта кровь пошла, она и умерла. А папка у меня на фронте, фашистов бьет.
— А кто у тебя папка?
— Как это кто?
— Ну, у меня вот папка – моряк, на северном море с немцами дерется. У Лешки Макартычева – летчик. А у тебя кто?
— Он у меня старшина.
— Не понял ты ничего! Ты еще, наверное, маленький!
— Никакой я не маленький! Я большой! Я уже мужик!
— Какой же ты мужик!
— У меня когда мамка умирала, я пять километров за врачом бежал, он потом мне и сказал, что я – мужик.
— Ну, ладно, ладно. А ты, Гора, когда фрицев разобьем, кем стать хочешь?
— А ты?
— Я тебя первый спросил. Первое слово дороже второго!
— Не, ну скажи! А то я тебе не скажу.
— Я хочу в Сибирь поехать и там города строить, как брат до войны.
— А я хочу ученым стать. Хочу такую штуку сделать, чтобы все сжигала.
— Как огонь, что ли?
— Да нет! Чтобы вообще все, чтоб ничего не оставалось!
— Ну и как ты эту штуку назовешь? 
— Назову «гусеницей».
— Почему гусеницей?
— А мне мамка раньше говорила, что гусеница все жрет, ничего не остается.
— А ты чего ее, чтоб воевать?
— Не! Я хочу, чтоб она мусор жгла, в горах дыры делала, чтоб людям меньше работы было! А еще хочу все патроны и оружие, какое есть на земле взять и сжечь, чтоб никогда больше войны не было…

Часть I

НАЧАЛО

Министерство обороны Соединенных Штатов Америки
Бостонский исследовательский институт  Министерства обороны США

СССР, Россия, г. Краснопетровск,
Ул. Лейтенанта Нечипоренко, д. 1, кв. 124,
Г-ну Егору Медведеву

Уважаемый господин Егор Медведев!

Бостонский исследовательский Институт  Министерства обороны США, Массачусетс, давно наблюдает за вашей научной деятельностью с нескрываемым интересом и восхищением. Ваши работы, направленные на создание и разработку аннуляторов и в частности — универсального их представителя – омнигилята,  несомненно, войдет в историю научной мысли, как в СССР, так и во всем мире.
Мы неоспоримо соглашаемся с вашей точкой зрения об угрозе человечеству, которое представляют отходы химического и радиоактивного оружия, накопленное мировым сообществом для самозащиты и впоследствии уничтожения земной цивилизации.
Будучи наслышанным о Вас как о гуманисте, правозащитнике и  стороннике демократии, Руководство института убедительно предлагает Вам рассмотреть вопрос возможности возглавить цикл исследований по разработке омнигилята нашего научно-исследовательского института.
В случае Вашего согласия Институт имеет честь предложить Вам следующее:
1. Трехкомнатный люкс в Институтском городке с оплатой за счет Министерства Обороны США.
2. Оклад — $13 000 за должность плюс дополнительный заработок за чтение лекций и научные работы по Вашей специальности. В случае успешной разработки препарата Вас ожидает бонус, учрежденный Министерством Обороны США — $100 000 .
3. Все вопросы Вашего проживания в США будут улажены с иммиграционной службой незамедлительно после прибытия в Бостон.

С искренним уважением и почтением
Директор Бостонского исследовательского института  Министерства обороны США
Полковник службы химической защиты США
Доктор наук

Адольф Томашевич

Данила Федоров занимался в ансамбле народного танца лет, пожалуй, с шести. Но когда ему стукнула дюжина, отец начал внушать, что бабское махание ногами до добра его не доведет. В таком возрасте, мол, пора идти в мужскую секцию заниматься: бокс, самбо или еще чего. А то, говорит, будут тебя на улице молотить, а ты и сдачи дать не сможешь.
Как раз в то время в школе Данилы открылась секция славяно-горицкой борьбы. Когда он, заинтересовавшись названием, заглянул в дверь спортзала, то увидел здоровых мужиков в народных рубахах, дерущихся в куче-мале. А потом – один на один, либо – стенка на стенку. А то одного в круг поставят и начинают ногами пинать, а тот прыгает и отбивается. А потом возьмут мечи деревянные и давай рубится. 
Понравилось Даниле, так и начал он с ними заниматься. Отцу потом показывал, чему научился, и нос ему подбил, тот и доволен остался. Единственное, что мешало мальчику – его возраст и все соответствующие ему размеры. Многим мужикам он до груди доставал. Так и приходилось  с пустотой драться. Да и прочие бойцы его потихонечку охаживали. Еще у Данилы грешок был: боялся он драки, кулак на него летит, он уж и глаза закрывал. Ну, у кого какие слабости, а у Данилы – такая вот. Зато теорию знал здорово: как удар называется, откуда название пошло, как выполнять правильно. И с мечами петли Данила лучше всех крутил. Пляшет «топотуху», а вокруг машет, руки как резиновые.
Потом Данила в ансамбле предложил такую пляску: вокруг девчонки танцуют, а он в центре выполнят технику исторического фехтования. Пляшет, а двумя руками – мечами петли крутит. Руководителю такая идея сначала не понравилась. Но Данила привел несколько исторических фактов, даже книгу показал, тот решил попробовать. На первом же концерте в Краснопетровском ДК выступление их ансамбля «Березонька» произвело фурор. Даниле даже цветы принесли. Постепенно цикл «Ритуальные танцы Древней Руси» даже по области первое место занял. Даниле под ту пору полтора десятка стукнуло. Это хорошо, конечно, но у нас-то как водится: в ансамбле занимаешься бесплатно, но и концерты даешь бесплатно. А другие (Данилины партнеры, с кем плясал раньше) в кабаках танцуют – сотню в день зашибают. Дело тут, не в деньгах, конечно, так с другой стороны, в чем же? Батя  Данилин – четыре тыщи получает (а работает в две смены), мать – триста рублей. Да сестра маленькая — банан только на Новый Год видела. Да и у всех так же. Все девчонки в ансамбле (иным уж под девятнадцать годков) так же маются. Нахер, говорят, нам это все надо? (когда после концерта кулек конфет на двадцать человек подарят) Подружки уж в иных ДК танцы преподают! 
А дело в чем (Данила думал) это наше все! Русское! Потому и паримся, не ради денег. Тут душа, что ли, или голос предков говорит. А предки то три, а то и все пять тысячелетий до нас жили. Разве предашь их?
Когда руководителю «Березоньки» его бывший знакомый предложил выступить ансамблю в США в сети русских заведений, тот сначала растерялся. Но все было легально и солидно: документы, бланки контрактов. Когда он объявил об этом на репетиции, девчонки долго не верили. Ну, Господи: работать – две недели, за это – тысяча (!) долларов (каждой!), жить в гостинице. Оплата за счет конторы (Русский Гуманитарный Центр США).  Ехать согласились десять человек плюс Данила, без него девчонки бы отказались (неужели пять номеров – коту под хвост?) Все бумажки (виза, загранпаспорт) оформил сам Сэм Джонсон (ранее – Самуил Андреевич Иванов). Получилось очень быстро, да и сам коммерсант очень торопился: контракт у него горел. В самый последний момент, за пару дней до отлета выяснилось, что у руководителя «Березоньки» — Роман Саныча возникли неожиданные проблемы с допуском в иноземье. Он в армии в секретной части служил, вот сейчас к нему и прицепились. Но Сэм пообещал, что даст кому что надо, чтоб его выпустили. Договорились, что ансамбль полетит в Нью-Йорк 12-го числа, а Роман Саныч – 14-го. Его там встретят и отвезут в гостиницу, чтобы он снова взял «Березоньку» под свою крыло. Концерты начнутся с 15-го.
В самолете девчонки сидели кучкой: спереди самые маленькие, Катюшка с Дашкой, им по пятнадцать лет. Юркие, прыткие девчурки с пронзительными сорочьими голосами. Рядом – Катя еще одна, ей – семнадцать уже. Толстенькая, а точнее – плотная, типичная рязанская деваха с косой до пояса. Сейчас она обсуждает  что-то из литературы (скоро в школе экзамены) со своей соседкой справа – Ольгой. Ольга – тоже русский типаж. Такие девчонки в войну за двоих мужиков в деревнях работали. Сирота она, родители в машине перевернулись, с дедушками-бабушками живет.
На следующем ряду – две сестренки-близняшки – Наташа и Ира, рядом с ними сидел Сэм, что-то жестяно рассказывающий, слева от него – третья Катя (ей уже двадцать исполнилось). Когда их провожали, Катин парень (Андрей, он в колонии охранником работает) принес ей блекло-розовый букет полевых цветов.
Ну и последними сидели еще две подружки-хохотушки – Татьяна Погребная (наградил Господь фамилией) и Маринка, им по девятнадцать, в институте учатся. Справа от них играет в «Тетрис» с громкими комментариями Анютка, рыжая курносая девушка с глубокими реснитчатыми глазами изумрудного цвета. 
У окна, закутанный в долгополую кофту, сидел сам Данила. Со стороны казалось, что он дремал, шлепая во сне губами. Но это было не так. Если приглядеться, можно было бы увидеть, что его руки тоже тихонько шевелились. Он с закрытыми глазами мысленно отрабатывал стиль Коромысла, схватившись с тремя воображаемыми противниками, проецируя про себя:  «Турга, затрещина… правой, левой, двойкой, коза, развернулся… Подколюжная подсека, две стяжки, кий вниз, брык с доски, буздыган…»
Встретили их сразу у трапа, посадили в микроавтобус «Мерседес». Багаж и костюмы, сказал Сэм, доставят сразу в гостиницу еще одним автобусом. Данила свой рюкзак в багажный отсек не отдал, и сейчас гордым соколом сидел на первом сиденье, — рюкзак с антуражкой на коленях, два меча в чехлах – за спиной – иногда оглядываясь на «свою девичью команду» и ощущал себя маленьким начальником.
Величественный и обширный город постепенно уплотнялся и сужался. Поначалу напоминавший фантастические фильмы, он постепенно становился похожим на Москву, а потом и на Краснопетровск. Когда дома, окружавшие автобус, пейзаж, да и вся атмосфера перестали отличаться от рабочего района родного города, они завернули в подворотню. «Так, девочки, выходим, — заверещал Сэм, – обстановочка, конечно, не очень. Но я хотел снять вам номера подешевле, чтобы ваш заработок, соответственно возрос, — он принялся галантно подавать руки выпрыгивающим из автобуса девчонкам. Данила выскочил и огляделся. Угрюмый двор, снующие взад и вперед огромные негры, перекрещенные кобурами. Большие черные ворота, которые камуфляжный негр уже задраил. Сэм махнул рукой седому карлику, стоявшему у подвальной двери. «Девчонки, это будет ваш импресарио – Модест Владимирович. Он сам из Москвы, — после чего Сэм потерялся из виду, а гостеприимный гном, широко разводя руки, забасил: «А, родные мои, прошу к нашему шалашу! Проходите, проходите!»
 Все присутствующие спустились вслед за Модестом Владимировичем по мраморным ступенькам и замерли, затаив дыхание. Такое великолепие даже отметало все их пожелания, подчерпнутые из американских фильмов. Всюду сиял мрамор, горели свечные светильники, медным золотом померцивали статуэтки. «Хорошо тут у нас? — спросил карла, и, улыбаясь, указал на большой стол, — сейчас здесь все зарегистрируйтесь, документы приготовьте, потом вон там, в углу, врач вас посмотрит и все!» Девчонки выстроились в очередь к регистраторше – миловидной блондинке, сидящей за маленьким полуигрушечным компьютером. Сам же импресарио отошел к появившемуся из ниоткуда Сэму и громко с ним зашептался. 
Данила, сидящий на высоком кожаном стульчике, услышал их разговор, тем более что он велся по-русски. «Ну, ничего вроде,  — гундосил Модест Владимирович, — эти получше, чем якутки». «Я вам говорил, — отвечал Сэм, — типичные русские девки. И я уверен, почти все – девственницы». «Вот что, девственницы! Ты сопляка этого зачем привез?» «Они говорят, без него не поедем. Вы его этим отдайте, ну, кто мальчиков у вас берет». «Я им впридачу и тебя отдам!» И пока Данила лихорадочно соображал, что же делать, Модест Владимирович, поднялся и сказал: «Прикройте-ка дверь, сквозит здесь что-то». Дверь на улицу прикрыли, из щели в темноте появились двое мужчин в костюмах и зеленых медицинских халатах. «Так, молодой человек, вы пока здесь посидите, пока девушек смотрят», — и Данилу, схватив за волосы, швырнули в темный закуток, где он упал через какую-то коробку, а потом закрыли дверь на ключ. Секунд через двадцать (там что-то говорили), казалось, весь мир, всю Вселенную разорвал девичий визг. Все девушки «Березоньки»:  Катюшка с Дашкой, и вторая Катя, и Ольга, и  Наташа с Ирой, и Татьяна Погребная, все визжали, потому что ничего больше не могли они сделать! А когда Данила, распластавшись, глянул в щель под дверью, то увидел лишь свет и услышал: «Дырку ей посмотри».
Данила на ощупь развязал рюкзак, сорвал с себя одежду, не могущую ему помочь, и разулся. Он надел порты, намотал портянки, обул сапоги. Потом протиснулся в  рубаху, повязал ремень, осторожно взял в руки обе рукоятки мечей. Он почему-то был спокоен, как бывает спокоен настоящий русский воин, что идет на битву. Стоя перед дверью, он глубоко вдохнул и подумал «Брык с правой. Пора». И тут он взорвался, так, как учил Мирослав на тренировках, взорвался, как Солнце, как Вселенная. С оглушительным криком «Ра-а-а!», аж зарокотал еще несломавшийся голосок, Данила выстрелил ногой в дверь, и она крякнула! Выбитый замок срыгнулся из дерева, а сама дверь заискивающе приоткрылась. Мальчик мягко кувыркнулся в зал, и не секунды не медля, вскочил. На столе лежала извивающаяся Дашка, двое негров раздвигали ее голые ноги, между ними склонились зеленый халат и Модест Владимирович. Прочие девчонки метались по залу, сдерживаемые камуфляжными охранниками. Это увидел Данила за удар сердца, и сразу же он ударил кромкой деревянного меча Модеста Владимировича по горлу. Старик упал, сплющился на пол и Сэм, фонтанируя кровью. С разорванной до уха щекой ткнулся в стол врач, Дашка, с красными выпученными глазами, прикрывает свое устье, а Данила уже плясал топотуху, крутя вокруг себя мельницы березовыми клинками. К нему бросились человек шесть, а он рычал и орал частушки, молотя по бритым черепам. Когда мечи вырвали из его рук, он сек руками и ногами, сверкая мыслями: «Горизонтальный коловорот, уговица, засечный с неродного, подплужный»…

Министерство обороны Соединенных Штатов Америки
Бостонский исследовательский институт  Министерства обороны США

СССР, Россия, г. Краснопетровск,
Ул. Лейтенанта Нечипоренко, д. 1, кв. 124,
Г-ну Егору Медведеву

Уважаемый господин Егор Медведев!

Ваш искренний и пылкий ответ вынуждает нас обратиться к Вам с убедительной просьбой пересмотреть Ваши отношения к нашему предложению.
Обстановка, сложившаяся в мире, нестабильность в ряде регионов, в том числе и в некоторых местностях СССР (Чечня и пр.) дает нам серьезный повод ускорить ход научных работ по эффективному, экономически выгодному и экологически безопасному использованию и утилизации химического, ядерного и бактериологического оружия.
Экономика Вашей страны в настоящее время не позволяет решать эти вопросы оперативно. В то же время правительство США, а если потребуется, то и страны НАТО могут оказать необходимую помощь в реализации Ваших разработок.
Есть гарантия, что в случае успешно проведенной работы, Ваша кандидатура будет выдвинута (и наверняка будет поддержана мировым научным сообществом) на Нобелевскую премию мира (по разделу «Химия»).
Мы заверяем Вас, что в случае успешной разработки препарата, он будет использован не Министерством обороны США, как Вы утверждаете, а лишь в мирных целях и странами всего мира.
Наш представитель готов встретиться с Вами в Краснопетровске в любое удобное для Вас время.

С искренним уважением и почтением
Директор Бостонского исследовательского института  Министерства обороны США
Полковник службы химической защиты США
Доктор наук

Адольф Томашевич

…Неужели и в самом деле считаете, что Россия – это ваша Родина? Так дети, забравшись под стол, полунакрытый одеялом, верят (не совсем искренне, правда), что это  — их дом, куклы – их дети, а сами они – учительница и милиционер. Ну а родители, конечно, если они умны и тактичны, верят в это вместе с ними. Иначе игра не получится. 
Но от этого наигранного родительского согласия девочка ни на йоту не станет учительницей, мальчик – милиционером, а стол – домом…
А. Боголюбов. «Поиграем в Родину»

Андрей Боголюбов, закончив Краснопетровский университет, работал корректором в техническом журнале. Все было бы хорошо, пока в один прекрасный день он не ощутил в себе способность написать книгу. Работа была долгая и кропотливая. Наконец в редакцию «толстого» литературного журнала была принесена пачка из 200 страниц, отпечатанных на машинке «Ятрань». Назывался опус неброско, но пафосно: «Ангел света». Андрей не рассчитывал на похвалы и рукоплескания, но твердо был уверен, что работа понравится. Конечно, кое-какие особо злободневные моменты будут смягчены. Андрей даже предвидел, как редактор, беззлобно разводя пухлые руки, будет усмехаться: «Ну, здесь уж ты того, чересчур». Однако роман будет опубликован и сделает небольшую шумиху в обществе.
Книгу вернули через несколько дней. Она, как видно, обошла весь редакционный отдел, т.к. вся обложка была испещрена рецензионными ремарками, подписанными разными критиками: «В стол», «Не пойдет, слабо и вообще, попахивает антисоветчиной», «Как бы за такие писульки не угодить в спецдурдом». Какой-то бессердечный цензор даже начертал недрогнувшей красной ручкой в уголке резолюцию: «Говно».
Другой бы, наверное, после такого поражения сложил перо и никогда больше не брался за бумагомарание. Но Андрей Иннокентьевич был не таков. Долгими летними ночами, напившись кофею, он клевал пальцами клавиши своей «Ятрани», перепечатывал и перепечатывал свой труд. Когда число копий достигло двадцати, Андрей начал впаривать их своим друзьям.
Не надо забывать, что Поэт в России – больше, чем поэт. К настоящим писателям у нас издревле относились, как к юродивым. Да и простые ремесленные писари и то у простонародья уважением не пользовались. Зная это, Андрей давал читать свои творения приятелям более чем с оглядкой. Втайне он надеялся, что потом, когда люди станут переписывать рукопись, становиться за «самиздатками» в очередь, чтобы хоть на ночь почитать запретный труд, к нему придет слава правдотерпца, которого недолюбливает власть, но боготворит простой народ. «Смотри, Коль, — говорил он, к примеру, — что мне один дружок дал почитать. Мне, так, ничего, понравилось». Или: «Димок, я тут иногда, когда время свободное, пописываю. Глянь, так, получилось не поймешь чего».
Однако никакого всплеска интереса не последовало. Книгу брали, почитывали, но по рукам гулять она не ходила. Через несколько дней ее возвращали, заляпанную стаканными следами или изрисованную егозливым ребенком. Два экземпляра вообще погибли: один знакомый потерял рукопись, у другого жена случайно выкинула ее вместе с мусором. 
Но и тут Андрей не отчаялся. Он смекнул, что его знакомые – люди с ограниченным интеллектом, их круг интересов – пожрать, да на койке поваляться. Серьезную книгу им не осилить.
И тут Боголюбову подвернулся шанс. Его бывший сокурсник, эмигрировавший в свое время в Израиль, а потом – в США, по слухам, устроился там щелкопером в солидном издательстве. А сейчас он приехал на родину (ту страну, где он родился) на пару недель, забрать милые сердцу вещи и повыпендриваться. Андрей разыскал его и всучил рукопись, добавив нужные комментарии. Марат, как истый бизнесмен, оббежал рукопись зрачками и с наигранным американским выговором произнес: «Из этого можно будет выкачать неплохие деньги».
Не прошло и полгода, как узколобый иностранец принес Андрею пакет, где валом лежали залапанные (грязные) доллары, и букетом цвета играли глянцевые обложки «Ангела Света».
Андрей знал английский неплохо, и скорее запхав деньги в коробку с бельем, бросился читать, чтоб увидеть, как поменяли смысл американцы своим переводом. Ничего практически не изменилось, за исключением нескольких нюансов. Все острые углы критики Страны Советов были заострены до уровня шила. Наоборот, описания мирового сообщества, и без того мягкие, были так смягчены, что Андрею даже стало на секунду неудобно.
Сердце его, впрочем, радостно билось. Книги были также засунуты в коробку с бельем, деньги обменены у знакомого фарцовщика (в рублях гонорар получился внушительным).
Книга раскупилась медленно, и славы Боголюбову не принесла. Деньги были потрачены в толк: на мебель, аппаратуру.
Шло время, Андрей, не удовлетворенный стезей писателя, забросил машинку на балкон. Но через пару пятилеток его терпение лопнуло, и Андрей снова начал творить. Причем не просто писать-пописывать. Из-под его пера выходили «бомбы», способные подорвать весь мир. Ну а писал он о том, о чем знал – о России.
Он написал грязный роман, по сюжету, вроде бы, и ничем не примечательный. О стиле письма и говорить было нечего – обычные журналистские гранки. Единственное, что там, может быть, и было, это изобилие сексуальных отношений с детальнейшим описанием половых органов, сцен дефекации, дефлорации и тому подобных. Был лишь маленький штрих, без которого книга бы затерялась среди одинаковых творений неудовлетворенных творилок. Все девушки и мальчики, которые безропотно отдавались главным героям книги, были не просто девушками и мальчиками. Они были русскими, и это постоянно подчеркивалось. Главные же герои были чужеземцами, и это тоже постоянно подчеркивалось. 
Среди ключевых эпизодов книги можно привести следующий. Девушка-крестьянка умоляет героя изнасиловать ее орально, потому что от русских мужчин всегда нехорошо пахнет. Тот соглашается, но взамен предлагает ей залезть ночью в церковь и испражниться на мощи Св. Никиты Северного, богатыря, павшего в борьбе с тевтонскими рыцарями. Та, изнемогая от сексуальной любви, соглашается. 
На удивление Боголюбова, книга возымела бурнейший успех именно в России (к тому времени СССР уже не стало). Ее печатали миллионными тиражами, автора приглашали на форумы, брали автографы, на улицах Москвы узнавали и кланялись, снимая шапки.
Боголюбов начал писать еще и еще. Каждая книга была еще мерзче предыдущей. Он сровнял Россию с фекалиями. Он писал, что Саша Матросов был гомосексуалистом, что он бросился на пулемет по пьяной прихоти своего любовника – старшины. Писал, что древнеславянский бог Перун на деле звался Пердун, и что на обрядах все становились на корточки и громко пускали ветры, а потом предавались противоестественным развлечениям. Что Гагарин и Сергеев были педерастами и разбились, потому что целовались за штурвалом. Писал, что все великие русские на самом деле – не русские, а евреи, немцы, кто угодно, только не русские.
Он становился все более и более именитым. Никто не обвинил его в фашизме. Зато всех и вся обвинял он. Ему хлопали, дарили цветы. Называли вестником правды, пусть грязной, но ведь правда-то одна. Она не может быть грязной или чистой. Только однажды пьяные подростки из бригады подмосковных ультраправых напали на мать Боголюбова, старушку, всю жизнь проработавшую учительницей, сломали ей ребро, а на боку замшелой дерматиновой сумки с тетрадями прорезали матерные нацистские ругательства.
Боголюбову проломил череп пивной кружкой обкуренный кавказец в третьесортном кабаке. Он полдня лежал в коме, потом вскочил и отчетливо сказал: «А иначе и быть не могло». И умер.

РЕЗЮМЕ

Написано собственноручно для представления в Бостонский исследовательский институт  Министерства обороны США

Медведев Егор Владиленович
Родился 12 января 1940 года в пос. Колодезный Распалинского р-на Пензенской области

Образование:
Школа-интернат с. Распалина,
ФЗО № 1 с. Распалина, специальность «Литейщик»,
Краснопетровский военный институт химических войск,
 специальность «Военно-промышленная химия полимерных соединений, 
порохов и сухих ракетных зарядов», (Бакалавр Наук),
Адъюнктура Краснопетровского военного института химических войск,
К.х.н., защитил кандидатскую диссертацию по теме «Аннигиляты – препараты для 
уничтожения отходов военной промышленности» (Магистр Наук),
Докторантура Московского государственного университета им. Ломоносова,
Д.х.н., защитил докторскую диссертацию по теме «Омнигилянт – универсальный
 уничтожитель (аннигилят)» (Доктор наук).

Опыт работы:
Машиностроительный завод, г. Пенза, помощник термиста,
Служба в Советской Армии в частях химической защиты, г. Днепродзержинск, мл. сержант,
Краснопетровский военный институт химических войск, ассистент на кафедре «Военно-промышленная химия»,
НИИ Министерства Обороны СССР Краснопетровск-18, ст. научный сотрудник (уволен в запас из рядов Советской Армии по состоянию здоровья (производственная травма) в звании майора Советской Армии),
Краснопетровский государственный университет, заведующий кафедрой химии

Сфера научных интересов: военно-промышленная химия, разработка омнигилята.

Научные публикации:
«Как нам справиться с радиоактивными и химическими отходами»
«Аннигиляты – препараты для уничтожения отходов военно-химической промышленности»
«Несовершенство аннигилятов и необходимость создания универсального уничтожителя»,
«Омнигилянт – универсальный  уничтожитель (аннигилят)»

Хобби: собирание грибов

Достопочтенные дамы и господа, в эфире ваш специальный корреспондент Тристан Говейн. На дворе – Новый Год, время, когда, казалось бы, все негативное спряталось в глубокие сугробы. Но я остаюсь верным своим журналистским традициям и попытаюсь вас побаловать чем-нибудь остреньким.
Я веду свой репортаж из такого места, куда добропорядочным гражданам входить просто не рекомендуется. Да, здесь можно снять самых дешевых проституток, купить наркотики или оружие, если не боитесь ужасных перестрелок или драк. Я нахожусь в русской резервации.
Как встречают Новый Год русские и встречают ли они его вообще? Испокон веков у аборигенов этой земли повелось, что гостя нужно радушно встречать. Постепенно эта забавная традиция забылась. Незваного пришельца запросто могут встретить ударом топора по голове. Однако, если вы придете с подарком на поминки, на свадьбу и на Новый Год, то вас обязательно пригласят за стол, особенно если подарок того стоит. Только не рекомендую Вам пробовать: все же ваш покорный слуга владеет русским языком в совершенстве, а освободителей они недолюбливают. 
Заходим в первый попавшийся подъезд, донельзя грязный и изгаженный. Едко бьет в нос запах, извиняюсь, мочи. Но для местных это не удивительно: на улицах вы не найдете туалетов общественного пользования. Если унылая будка времен Освобождения еще где-то уцелела от уничтожения, то зайти туда помешает элементарная брезгливость.
Вообще у русских принято варварски ломать все то, что может принести пользу: туалеты, детские площадки, даже заборы. Может быть, низкий уровень жизни и культуры требует «избавления от пара», но такое объяснение неразумно для XXI века. 
Глядя на исчерченные непристойными ругательствами стены, я благодарю Господа за то, что он помог нам вовремя схватить Россию за руки и упредить ее антидемократический дух. Ведь все это могло привести к тому, что вся Европа, а затем и мир лежали бы в руинах, подобно этому гетто.
Даже несмотря на запреты, русские продолжают пить спиртное и курить, так же, как и до Освобождения. Четырехкратное повышение цен нисколько им не мешает («голые – хитрые на выдумку» — говорят они). Они самостоятельно выращивают табак, где только можно, и почти в каждом подъезде гонят лунный свет (по-русски – «самогон»). Наркотики, особенно химического производства, также являются традиционным предметом досуга, (к сожалению, еще много русских работают на вредном производстве фармакологического завода, откуда и расхищают лекарства).
Также нельзя не заметить, что запрет русского языка игнорируется самым возмутительным образом. Русская речь слышна буквально повсюду. Радует, конечно, что по местному телевидению транслируются лишь наши передачи, в передаваемых кинофильмах русские повержены, справедливость торжествует. Аборигены уже привыкли к подобным фильмам и при просмотре искренне переживают за воинов Освобождения, презирая мерзких соотечественников.
Нельзя не согласиться с Президентом, утверждавшим, что будет сложно одолеть Россию одними бомбежками. Лишь умелыми действиями коллег по перу и телекамере мы правильно проторили дорожку для русских людей. Итак, наиболее уважаемым («крутым», как говорят они) считается человек добывающий деньги преступным путем, употребляющий спиртное, курящий, распутный. Гомосексуализм здесь стал уже настолько обыденным явлением, что педерасты даже бравируют этим, выставляя напоказ свои крашеные волосы и серьги в ушах.
Нельзя не отметить, все же, привлекательность русских женщин, особенно в молодости. Каторжная низкооплачиваемая работа их быстро старит, то же можно сказать и о водке с табаком. Ваш покорный слуга, однако, отметил, что никто не может сравниться с русскими проститутками («****ями» по-русски), особенно не достигшими совершеннолетия. За дополнительную плату всего в несколько долларов они сделают то, о чем вы даже не видели в германских порнолентах. При этом они весьма комично смотрят прямо в глаза и шепчут (по-русски, конечно): «Любимый, пожалуйста, забери меня отсюда…» Лесбиянство также широко распространено и пользуется большим почетом, особенно среди молодых девочек.
Все вышеизложенное, а также грамотная политика нашего правительства ведет к резкому снижению деторождаемости у русских, а впоследствии и уничтожению такой заразы, как русский народ.
Итак, мы с вами заходим в первую попавшуюся квартиру…
—        Здравствуйте! С Новым Годом!
— С новым счастьем. 
— Возьмите, пожалуйста!
— Ну, проходи, садись за стол. Эй, Санек, принеси из той комнаты табуретку.
— Эх, жизнь-то какая пошла никудышная…
— Да, ничего, протянем как-нибудь…
— Давай-ка, душа песни просит…
— Что ж вы, люди русские, закручинились,
Закручинились, ребятушки, призадумались?
Разве мало иноземцы вас мучили, 
Только выстоим, пусть со слезонькой!
Только час придет, встанет Солнышко,
Встанет красное, да сожжет врага!
Будет Русь опять на весь мир светить,
Наших правнуков славой радовать… 

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Министерство обороны Соединенных Штатов Америки
Бостонский исследовательский институт  Министерства обороны США

Нью-Йорк,
Центральное Разведывательное Управление,
Главному специалисту по вопросам
разработки химического оружия,
Генералу Дэвиду Каванагу

СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА

Настоящим сообщаю, что разработка проекта «Гусеница-1» (создание универсального уничтожающего препарата «омнигилят») зашла в тупик. В качестве наиболее значительных причин можно назвать две основных:
1. Руководитель проекта «Гусеница-1», русский изобретатель Егор Владиленовитч Медведев, выписанный нами из СССР (см. Приложения), начал проявлять сомнения по поводу того, что разрабатываемый им препарат «омнигилят» будет использоваться Министерством Обороны США в мирных целях. Согласно Ваших указаний (письмо № 6/646 от 22.08.19**  г.) от вышеуказанного Медведева тщательно скрывали действительное назначение «омнигилята» — использование в качестве нового уничтожающего оружия при военных действиях – однако из достоверных источников стало известно, что Медведев догадался об этом самостоятельно. Служебное расследование по поводу утечки информации не принесло никаких результатов. Как следствие можно предположить резкое снижение работоспособности Медведева и крайнее его недовольство.
2. Следует отметить (см. Приложения) сложившееся положение в науке на современный этап разработки проекта. Так как разработка «омнигилята» связана со многими отраслями науки и техники, недоразвитие одной из отраслей тормозит разработку проекта в целом. В частности, недостаточное развитие физической химии на данный этап не позволяет дальнейшие исследования и разработку препарата.
На основании вышесказанного, предлагаю:
Предложив отдохнуть, направить Медведева в какой-либо небольшой город Соединенных Штатов (возможно, по его выбору) на период достижения всех отраслей физической химии должной стадии. Причем поручить ему продолжать разработку проекта «Гусеница-1» вплоть до создания препарата «омнигилят». Поставить его в известность перед невозможностью покинуть территорию США в связи с секретностью разработок.

Директор Бостонского исследовательского института  Министерства обороны США
Начальник отдела №25-Ut Центрального Разведывательного Управления
Полковник службы химической защиты США
Доктор наук

Адольф Томашевич

Вечер начался как обычно. Наша дружная компания (Мишка, Санек, Гоша Лысый и я) собрались часов в 6 у меня дома. Перекинулись партейку в козла, потрещали о том о сем, попили горчайшего калинового чаю, побренькали на ветхой, пробитой в двух местах барабаном, гитаре. Уже где-то около восьми явился батя, выпимши, но не сильно, выпроводил нас, а мне шлепнул в ладонь скомканную обоями шуршь денежки. Денег было мало, и кто-то предложил рвануть в Город.
По ярко освещенным улицам катили роскошные громадины – автомобили освободителей. Неоновые вывески кабаков, клубов и казино слепили наши непривычные к такому обилию света глаза (у нас-то попробуй найти хоть один горящий фонарь!) По очищенным от снега и грязи тротуарам неспешно прогуливались розовокожие и пухлощекие мужчины и женщины, переговаривать на своем непонятном языке. Таким под ноги лучше не попадаться. Не дай Бог, смикитят, что мы – освобожденные – вышли из Зоны, можно будет заиметь огромные проблемс. Мы – люди второго сорта, наша цель в жизни – работать, а больше ни для чего мы не созданы. Так наша учительница Светлана Джонс всегда говорит. Вы, мол, русские, только все портить можете. Дай вам денег, много денег – пользы не будет: прожрете, пропьете, на баб истратите. И еще всегда она говорит, что беды все у нас от головы, думаем по-другому как-то. Мышление у нашей нации порочное. Хотим как лучше, а получается — наоборот. Поэтому, что ни одной мысли у нас в голове не было, надо руки наши загружать работой попроще, чтоб на думанье времени не оставалось. Утром – на работу, вечером – с работы, домой прийти, выпить – и спать, чтоб до утра хоть немного отдохнуть. И еще говорит, что учиться нам надо у освободителей. Книги – ихи, фильмы, передачи – все ихо. Да с ней никто и не спорил. Так и надо, наверное, кто его знает, как там раньше было.
Зря мы пришли сюда: непруха, не найдем денег, хорошо хоть на копов не нарвались. Все реже и реже попадаются яркие неонки вывесок. Плетемся, как побитые собаки, домой. Под ногами хлюпает раскисшая жижа грязного снега, да еще и темно, как в гробу. Вдруг, почти перед КПП видим застрявший в океанной луже узкий автомобиль освободителей. Мы долго его толкаем, падая в грязь, визжащие колеса плещут на нас вязкой юшкой. Когда машина вызволилсь, Мишка подошел к передней дверце и на правильном английском что-то залопотал. Оттуда захохотали, и девичья рука сунула в оконную щель зеленую купюру. Это было что-то!
Поскольку на улице было уже холодно, Мишка предложил идти к нему в подъезд. Санек и Лысый пошли за вином, а я с Михалом курил на лестничной клетке, развалившись на студеных ступеньках.
— Сколько взяли?
— Четыре.
— А чего так мало?
— А ты бы сам сходил, раз такой умник, может, тебе бы больше дали.
— Ну ладно, хватит, чего лаетесь! – Лысый вынул из своих бездонных карманов три узких запятнанных бутылки и выставил их на подоконник. Еще одна была у Санька.
— Что ж, приступим, помолясь, — Мишка ловко стащил зубами жестяную пробку с бутылки, выплюнул ее на пол, приложился к горлышку и сделал гулливеровский глоток.
— По бульку пьем! – получив бутылку в руки, Лысый быстро булькнул и свистнул в горлышко. Где-то в середине третьей бутылки дверь подъезда хлопнула, кто-то вошел и грузно упал:
— Ах, твою мать, понаделали порогов, суки, чтоб им ни дна, ни покрышки, мать твою так!
— Дядя Витя идет, сейчас коррида будет…
Дедок с мусорным ведром, в калошах на шерстяной носок, в серых, с красным рантом по бокам, замызганных штанах, видавших виды штормовке и шубе, поднялся на наш этаж и на секунду замер, будто бы вспоминая слова, что ему нужно сказать.
— Опять курите! А бычки кто за собой убирать будет, Пушкин-Колотушкин?
— Да ладно тебе, дядь Вить, мы ж спортсмены, сам знаешь! Лысый, ну-ка оголи мышцу. Вон какая, видишь? – Мишка как младенца, вложил в руки деду бутылку, — на-ка, глони.
— Да я ж не это, — пробубнил старик, топочась, как медведь.
— Да ладно, что ли! Нынче ж праздник, в праздник-то можно, — загалдели мы со всех сторон, пыша пьяной добротой, когда весь мир хочешь расцеловать. Лысый даже протянул старику карамельку.
— Ну, в праздник можно, — и жадно прибулькивая, дядя Витя одним глотком очетвертил содержимое. Лицо у него покраснело, налилось багровым пунцом, он неловко присел на ступеньку. Чебурашкина шуба смущенно распахнулась, на штормовке моргнул черный «чеченский» крест. Я прикинул, сколько же должно быть лет старику, если он воевал в Чеченскую войну, и вышло что-то около девяноста. Хорошо же тогда людей лепили! Мы-то уж точно и до полста не протянем!
— А ты, я вижу, воевал, — сказал я. 
— Я? Воевал, а как же не воевал! Я – снайпер спецназа. Мне в Грозном ногу оттяпали. – Санек опять сунул старику бутылку, и тот, пригубив, продолжал, — Я тогда еще молодой был, моложе вас, оглоедов. Нога еще целая была, — он подтянул правую штанину до колена, открывая отполированную штанами и временем деревяшку, — видишь, теперь какая ступалка. Осколком ковырнуло, а потом раздулась вся, в госпитале и отрезали. – Он опять прихлебнул вина, — Это я тогда Ходжу подстрелил, который роддом взорвал. Ну, Ходжу, не слыхал, что ли?
— Слыхал, — подыграл старику я, и все захохотали. 
— Да ты пей, дядя Витя, пей, не болей, — сказал Лысый, суя ему еще карамельку. Тот поклонился, кивнув головой, и залпом допил всю бутыль до последней капли.
— А мне потом и медаль дали, дома лежит, а нет, вот на пиджаке висит, и еще часы наручные «Участнику контртеррористической операции в Чечне». Только я их потом потерял куда-то.
— Слышь, дядь Вить, а вот я что-то не слышал ни про какую Чечню! Может, ты ее придумал? — по-лисьи улыбаясь,  ехидно спросил Мишка.
— Хочешь – верь, хочешь – не верь. Раньше – наша была, а сейчас вот… Дайте-ка кто-нибудь закурить. Есть у кого? – он взял недокуренную сигарету у Санька и сладко затянулся, — если б мы тогда не постарались, вы бы так сейчас не сидели. Может, и совсем бы вас не было. –После выкуренной сигареты дядя Витя изрядно спьянел. – А еще вино есть?
— А тебе не поплохеет? И так уж квелый.
— Мне? Да я еще ого-го, вас всех перепью и спать уложу! Спецназу меньше литра и пить-то ни к чему: чего губы-то марать!
После минуты дяди Витиной сверчкотни Мишка сунул мне в руку десятку, еще мелочи натряс Лысый. Я смотался в магазин минут за десять, а когда вернулся, то дядя Витя, качаясь, как матрос на палубе, рассказывал про Ходжу, про путинградских бурлаков, про медаль, а пацаны слушали его и курили, изредка смеясь, если дед ляпал что-то уж совсем несуразное.
Быстро пройдя круг, бутылка дошла до дяди Вити. Он хлебнул, стараясь незаметно набрать в рот побольше, но закашлялся и, сглотнув, не в масть громко продолжил:
— Я воевал! В окопах, в грязище все лежали! На развалинах по суткам лежал! А меня…Я из общаги своей никуда не пойду! Мне ее правительство дало! – Он еще глотнул и звонко притопнул деревянной  ногой. – Как это в дом престарелых? Не пойду я туда! Я здесь уж сорок лет живу, и Катя у меня здесь померла, а у них – закон! Ну и что, что возраст, почему я туда должен? Закон у них… Я знаешь, как стрелял из «Драгуновки»! – внезапно обратился он стоящему рядом Лысому. – За километр в глаз – бах! – и наповал. Я им туда ни в каком виде не пойду.
Между тем Мишка довольно громко начал рассказывать, как он вчера с Максом и Ринатом ходил в другое общежитие к девчонкам. Мишка – приколист, говорит постоянно с шутками-прибаутками, здорово у него получается. Его голос иерихонский заглушил мямли дядя Вити, который вещал уже только одному Лысому, брызгая слюной ему на грудь.
— Да хорош, что ли! – заорал Лысый, когда дед попытался его удержать. – Заколебал! Вот тебе вино: на, пей!
Старик молча посмотрел на Косого и неожиданно заплакал.
— Ты чего, дядя Витя? Да ладно тебе, я тебе это, не в этом смысле! – Лысый наклонился над дедом, положив руку ему на плечо. Вскоре к нему присоединились и все остальные.
— Я домой пийду, — старик поднялся и начал подниматься, но на середине лестницы его деревянная нога подвернулась и он, громко охнув, собрался упасть (хорошо, что Мишка ловко его поймал за воротник шубы).
— Эх, чего ж ты так! Ребят, помоги мне, давай его до квартиры допрем.
Сил хоть отбавляй, чего нам стоит 50 кило до третьего этажа донести! Дотащили мы дядю Витю, ключи у него из кармана вынули и дверь ему открыли. В комнатухе у него из мебели только одна раскладушка и стоит, брезентовая. Положили на нее дедка нашего, шубу с него сняли.
Уходить стали, Лысый мне на стенку тычет. А там фотография древняя (еще, поди, на «Кодаке» делали): дядя Витя молодой такой, еще моложе нас. В форме пятнистой, с винтовкой, в берете, перед старым флагом российским улыбается, зубами сверкает.

Министерство обороны Соединенных Штатов Америки
Бостонский исследовательский институт  Министерства обороны США

Приказ № 123 – R
12 июня 19** г.

О командировании
 руководителя проекта «Гусеница» 
м-ра Егора В. Медведева 
в г. Пензавилль, Дакота.

В связи со сложившимся положением в науке на современный этап разработки проекта, считаю необходимым временно освободить руководителя проекта «Гусеница-1» м-ра Егора В. Медведева от занимаемой должности на период достижения всех отраслей физической химии должной стадии.
На основании вышеизложенного,
ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Командировать руководителя проекта «Гусеница-1» м-ра Егора В. Медведева в г. Пензавилль, Дакота, с исполнением обязанностей руководителя проекта, с сохранением оклада и бонусных выплат. 
2. Вопросы социально-бытового устройства и обеспечения м-ра Егора В. Медведева возложить на капитана Джонатана Порка, Дакота, о чем сообщить ему незамедлительно.
3. Срок окончания командировки и отзыв м-ра Егора В. Медведева в Бостонский исследовательский институт  Министерства обороны США будет напрямую связан со степенью разработки проекта м-ром Егором Медведевым и будет указан дополнительно.

Директор Бостонского исследовательского института  Министерства обороны США
Полковник службы химической защиты США
Доктор наук

Адольф Томашевич

— В общем вот так, Егор Владиленович (Медведев все же приучил Томашевича и всех сотрудников НИИ называть его не мистер Медведев и не Егор, а по-русски, по имени-отчеству).
— Все-таки вы меня обманули, мистер Томашевич. Вы обещали, что моя «Гусеница» будет после создания использоваться всем мировым сообществом. А я уверен, понимаете, уверен на сто процентов, что вы собираетесь использовать ее в военных целях. Причем, наверняка против России.
— Егор Владиленович, не знаю, откуда у вас такие сведения…
— Томашевич, я не ребенок. Я все же ученый,    и проработал в Министерстве обороны СССР не один год! Думаете, я не умею читать научную специфическую документацию? Все я прекрасно понимаю. Кроме того, почему мне запрещен выезд из Америки? Об этом же не слова не было в договоре!
— Егор Владиленович, нам поступил Приказ…
— Бросьте! Это как раз еще одно подтверждение моих догадок. Если бы «Гусеница» осталась мирным химическим препаратом, вы бы меня отпустили на все четыре стороны. Вы, стало быть, полагаете, что когда я все-таки создам «Гусеницу», ваши специалисты немного покумекают и переделают ее в супероружие?
— Егор Владиленович, вы глубоко ошибаетесь. Позвольте все же мне высказаться. Из страны мы вас не выпускаем, потому что за рубежом не сможем обеспечить охрану, а нам поступили сведения, что за вами охотятся террористы. 
— Ладно. Когда «Гусеница» будет создана, вы освободите меня? Я смогу уехать на Родину? Мне уже надоело здесь, в вашей американской тюрьме!
— Скорее всего, да. Просто мы должны согласовать этот вопрос с министром.
— Вы лжец, Томашевич. Никуда вы меня не отпустите, а то и застрелите.
— Вы чересчур плохого мнения о нас. Ну скажите, зачем вам ваша Россия? Ведь здесь вы уважаемый человек, вы всем обеспечены, у вас все есть! А там что? Мне рассказывали о вашей квартире и о вашем городе! Рассказывали, как и где вы проводите свободное время! Рассказывали про вашу зарплату!
— Оставьте, Томашевич! Я просто люблю Россию. Любовь нерациональна.

Часть II

СЕРЕДИНА

Утро Джозефа Пинтадо было обычным утром Джозефа Пинтадо. Проснувшись, он помолился и покурил, потом быстро вскочил с кровати, попрыгал, разбрасывая свои тощие волосатые ноги, чтобы окончательно пробудиться. Надев, наконец, рейтузовидные трусы, он отправился в ванную. Поскребя щетину, Джо решил, что бриться сегодня не стоит. Наступила важная минута. Он взял с полки детский стаканчик с нарисованным ангелочком. Сполоснув его из-под крана, Джозеф аккуратно помочился в него, стараясь не упустить не капли. Затем выдохнул, поморщился, и залпом, с громким бульканьем выпил, представляя, как с возмущенными хлопочками лопаются все шлаки его организма. Затем Пинтадо тщательно почистил зубы, умылся и побежал в комнату, где в телевизоре его должна была ожидать передача «Оздоровись вместе с Господом». Однако вместо добродушного афрроамериканского пастора, который проводил занятия, на экране замелькали  незнакомые пейзажи, забубнил голос диктора: «… самое глубоководное в мире. Недаром это озеро зовется святым, священным. Местное население поражает своим добронравием…» Пинтадо выключил дурацкую передачу и поспешил на кухню, предчувствуя, что опаздывает на работу. Он налил в бокал апельсинового сока и запихал в тостер два ломтя хлеба. Вскоре в агрегате щелкнуло, он кончил, но булки застряли, испуская пронырливые струйки дыма. Пинтадо перевернул тостер и нашлепал ему по теплому заду. Джозеф схватил подгоревшие булкины лапти, залил их соком. Пережеванная пища поползла, полетела по внутренним трубочкам Пинтадо и камнепадом плюхнулась в озеро желудочной мочи. Желудок удовлетворенно квакнул. Пинтадо подмигнул Иисусу на кресте, пробубнил молитовку, сунул в сумку пару рукописных конспектов и два учебника по мировой литературе и помчался расстреноживать свой мотороллер, на ходу закуривая.
По дороге на работу его обдал пылью и едким газом гигантский джип Министерства Обороны США, прорвавший в голове Джозефа ностальгические воспоминания о молодости и армейском друге – механике Джессе Вейдере. 
Подъехав к школе, Пинтадо ворвался в вестибюль, и тотчас же прозвенел звонок. Мелькнула мысль быстренько покурить. Запалив сигарету, он начал быстро делать гигантские затяжки, чувствуя, что вот-вот лопнет или улетит в небеса. Отбросив обугленный фильтр, Джозеф помчался к классу, выдраконивая изо рта дым. Подбежав к полуоткрытой двери, он чуть отдышался, чтобы не пыхтеть перед учениками, как паровоз, и мысленно отрепетировал, с какой интонацией он скажет: «Здравствуйте, дети».
— Здравствуйте, дети.
— Здравствуйте, мистер Пинтадо.
— Так, кого сегодня нет? — Пинтадо открыл классный журнал, водя обратным концом ручки по строкам.
— Кэт Пиллер нет! Она заболела.
— А где Рамирез?
— Он сейчас подойдет
— Вот Рамон, а! Живет ближе всех к школе, а всегда опаздывает! Поставлю-ка я ему для устрашения пропуск, и пусть потом ходит к директору.
Тут дверь открылась, и на пороге показался Рамон Рамирез. Он был смуглокож, черноволос. Белый шелк рубахи переходил в чернявую обтянутость джинсов и оканчивался остроносыми ботинками со шпорами. На расстегнутой груди в обрамлении юношеских волосков стыдливо приютился золотой крест. Рамон был пышкой, от которой хотели откусить все девчонки школы. 
— И в чем же дело, Рамирез?
— Дело в том, что я опоздал.
— Это я и без тебя вижу. А почему, спрашивается?
— К нам в соседний дом приехал русский ученый. Я помогал ему вещи переносить.
— Что-то на тебя не похоже. Ладно, садись на свое место. Итак, приготовили листочки, сейчас будем писать контрольную. Тема: «Любовь – к жизни как основной лейтмотив в творчестве писателей Америки».
Когда возмущенный шум прекратился, ребята поняли, что контрольной не избежать и потихоньку начали грызть ручки и писать. Пинтадо мучительно захотелось курить. Он незаметно ковырялся в сигаретной пачке, а потом совал пальцы под нос, снюхивая аромат свежего табаку. Наконец, когда страдания стали невыносимы, учитель открыл флакончик таблеток «Антикурин» и кинул в рот горькую восхитительную пилюлю. Неожиданно дверь открылась, в класс вошел директор школы, пихая перед собой потупившуюся девушку, теребившую в руках сумочку. Мосье Анатоль Биде обвел своими скошенными глазенками неохотно поднявшийся класс и вымолвил:
— Садитесь. Мистер Пинтадо, я думаю, вам будет приятно видеть в своем классе новую ученицу – мисс Руфь Лаурел. Руфь приехала к нам из Бостона, она круглая отличница, занимается спортом. Прошу любить и жаловать, — он извлек из носа козу, аккуратно положил ее в деревянную коробочку и вышел, тихонько притворив за собой дверь.
Глаза присутствующих обволокли новенькую, покрасневшую от смущения. Пышные белокурые волосы, миленькое личико, прикрытые от волнения карие глаза, пышная грудь, плотные округлые бедра, словно просящиеся на волю из обтягивающих штанишек и туфельки,  из которых игриво выглядывали маленькие, аккуратные, как леденцы, пальчики – вот приблизительно то, что представляла собой Руфь Лаурел, отличница и спортсменка в тот значительный миг.
Пинтадо, морщась, проглотил таблетную кашу (пока директор говорил, ему пришлось разгрызть кругляшок) и сказал:
— Здравствуй, Руфь. Добро пожаловать в нашу дружную семью. Занимай место, которое тебе больше понравится.
Руфь окинула взглядом комнату. Улыбающийся Рамон жестом приглашал ее занять пустующее место рядом с собой. Руфь спросила бархатным, волнующим голосом:
— Можно я сяду сюда?
Пинтадо ухмыльнулся. За этим местом сидела подружка Рамиреза – Кэт Пиллер, с которой тот спал. Пусть сами разбираются, подумал учитель и одобрительно кивнул.
— Ребята! Шумство-то почему? Пишем контрольную. Руфь, тема написана на доске.
Джефф Люмбаго, ямайский негр, внешне ничем не отличающийся от обезьяны, лучший нападающий бейсбольной команды школы «Катапульта Пензавилля», совсем не хотел писать. Начеркав на листке свою фамилию и тему, он тупо уставился в открытое окно, где прыгуче выплясывал кругленький воробей. Джеф откусил от последней странички тетради кусок, выжевал его в шарик и выстрелил в воробья из своей ручки. Снаряд угодил в оконную раму. Птица же, покрутив неоперившимся задком, вспорхнула и улетела прочь. Взгляд Джефа остался прикованным к бумажной козюльке, медленно сползавшей вниз. Когда она коснулась подоконника, прозвенел звонок.

Кэт Пиллер не пошла в школу, потому что у нее начались месячные, и страшно болел живот. Даже две таблетки нисколько не помогли. Она сидела в кресле, прижав колени к подбородку, и смотрела в окно. Руки поглаживали бугорки засохших царапин на обнаженных бедрах, что вчера изодрал Рамон, целуя ее промежность. За окном с лихим туманом пыли из-под колес затормозил огромный джип с наклейкой войск химзащиты США. Водитель в форме капрала выскочил, чтобы открыть дверь пассажиру, но тот уже вылез сам, прикрывая глаза ладонью от слепящего солнца. «Вот ваш дом, мистер Медведев, — сказал капрал, тыча пальцем в соседний дом, сдающийся уже больше года.
Когда Кэт Пиллер исполнилось 17 лет, ее отец – пастор местного прихода подарил ей двух целующихся фарфоровых голубков. Голуба были жирные, разожравшиеся, а в подлапье у них проникновенно зияло отверстие. Но гораздо лучшим подарком для Кэт послужило приглашение на школьную вечеринку, проходящую по причине выхода школьной бейсбольной команды в одну шестнадцатую штата. Проходить она должна была дома у капитана  – Тима О»Нейла, высокого широкоплечего парня с огненными волосами и смазливым личиком, покрытом шлепками веснушек и обезоруживающей белозубой улыбкой. О»Нейл и парни из команды пригасили Кэт, конечно, не из-за дня ее рождения. Просто она была самой полногрудой девчонкой из команды подтанцовки. Когда перед матчем она выбегала на площадку вместе с другими девушками, прыгая и оря кричалку «Катапульта Пензавилля» – Приложите все усилья!», ее сбитые компактные грудки, похожие на половинки детского глобуса, так аппетитно прыгали и тряслись, что почти все мужчины-болельщики с трудом поспевали за ними взглядом. Число приглашенных девушек равнялось числу юношей, но сам О»Нейл делал ставку на Пиллер. Ворочаясь в кровати, он представлял ее во всяких соблазнительных позах и жадно дышал, потирая свой пах.
Родители Тима сразу удивили собравшихся своей демократичностью: они поставили на столы несколько упаковок слабоалкогольного пива, а сами пожелали всем весело провести время и отправились в сою комнату спать. А потом началось веселье: и сосиски на жаровне, и танцы на столах под самые модные ритмы и головокружительные прыжки в бассейн в одних бикини. Кэт впервые в жизни целовалась с языком. Во рту было скользко и щекотно, О»Нейл напускал ей полон рот студеных пивных слюней.
На широком столе помимо шипящих сосисок и ящиков с пивом стояло коронное угощение семьи О»Нейлов – бабушкины булочки, пышные, сладенькие, посыпанные сахарной пудрой. Когда еще была жива бабушка Тима – толстенькая, вечно ворчащая хохотушка — она каждое воскресенье пекла эти плюшечки, почесывала маленькому Тиму затылок и пришамкивала: расти, расти внучек, да не вширь, а ввысь. Потом бабуля умерла, но мама, пытаясь сохранить о ней добрую память, продолжала на выходные печь сыну булочки. Они, правда, получались не такими вкусными, как у бабушки, и еще несколько лет глаза Тима, пожирающего булочки, увлажнялись слезами. Перед вечеринкой мама весь день пекла «бабушкины» плюшки. 
И вот теперь, зайдя в туалет, Тим О»Нейл услышал, что струя издает в унитазе странный звук, как если бы в дыру наложили газет. Каково же было его изумление, когда он обнаружил в  фаянсовом горлышке унитаза разбухшую бабушкину булочку с жалкими остатками сахарной пудры. Это зрелище так расстроило Тима, что он даже сгорячка решил прекратить вечеринку и найти виновного, но, поостыв, отказался от этой мысли. Ведь на двор только-только спускались сумерки, весь нижний этаж домика был пуст и свободен, а Кэт Пиллер была так соблазнительна и доступна, что Тим чуть не бросился к ней для осуществления своих замыслов, совсем позабыв про булочку. Черт, если мама пойдет в туалет, — вовремя подумал он, — и увидит плюшку… она же беременная, ей нельзя волноваться, — и он пропихнул булочку в нечистотную глубь ершиком. 
Причем надо отметить, что падение сдобы в нужник было случайностью. Сын тренера команды – Джон Хо Дзен – был большой любитель мучного. Тайком ото всех он набил полные карманы плюшек и принялся их поедать. Когда он зашел в туалет, то зажал булочку в зубах и случайно откусил, а когда осознал свою оплошность, то нажал на «смыв». Упрямая булка распухла и застряла в горле унитаза.
Вскоре на уикенд на своем пунцовом спортивном «ягуаре» приехал Рамон Рамирез. Как и договаривались, он привез отдыхающим порцию гашиша, завернутую в обрывок газеты и самодельный пластмассовый кальян. Раскурившиеся тинэйджеры начали по-дебильному хихикать под саркастические усмешки Рамона (он-то знал, что гашиш предназначен для думок, а не гомеричного хохотания). Расслабившись, Джон Хо Дзен неожиданно с писком испортил воздух. Никто, кроме Рамиреза, этого не заметил.
— Эй, слышишь, что ли! Вьетнамская лягушка! Кто позволил тебе вонять в нашем присутствии? Здесь все же приличное место, а не общественный туалет!
Хо Дзен хотел ответить привычной во вьетнамском квартале отговоркой «Кто унюхал – тот набухал», но постеснялся. И пробормотал «Это не я».
—  Ах, ты, вонючий хошиминовец! Напалм забыл? Я тебе живо напомню.
— Даже несмотря на напалм и «Агент Орандж», вы проиграли ту войну, — и мальчик вежливо поклонился, считая перепалку законченной. 
Однако взбешенный Рамирез так не считал. Он ударил Джона носком сапога под коленку, тот ойкнул, но на ногах устоял. Затем Рамирез попытался ударить вьетнамца кулаком по лицу, но мальчишка ловко увернулся и влепил тому пощечину подошвой кеда. Рамирез бешеным быком бросился на мальчугана, молотя перед собой руками, как душевнобольная марионетка. Джон не растерялся, ловко кувыркнулся у него между ног и, вставши на четвереньки, объявил: «Кошка выгибает хвост» и по-балетному лягнул Рамиреза пониже спины. Тот упал на траву, широко растопырив руки. Из карманов посыпалась мелочь. Зрители зааплодировали. Нехорошо помянув божью матерь по-испански, Рамон прыгнул в сторону и схватил огромную урну в виде пингвина. Он с силой размахнулся, но ловкий мальчишка развернулся к нему спиной и, произнеся «Дракон откладывает яйцо», сделал полсальто назад, ударив одной ногой по урне, а другой согнутой в колене – между грудей Рамона. После чего приземлился на лопатки, засучил ногами в воздухе и продекламировал «Будда едет на велосипеде».  Рамон же, закружившись в обнимку с урной, как юла, рухнул оземь. Тотчас он вскочил на ноги, весь осыпанный окурками и крышками от пивных баночек. «Мария Вирджина порко сатания!» — страшно зарычал он и вырвал из кармана огромный складной нож-наваху. Вьетнамец растерялся: когда в школе боевых искусств изучали контратаки против холодного оружия, он болел. Да, теперь стало понятно, почему весь Пензавилль знал Рамона как лучшего уличного бойца. Нож мелькал в руке, словно веер, а свободной рукой он фехтовал по сторонам и сзади, чтобы никто не помешал расправиться с вьетнамцем. Нож мелькал перед лицом Джона гигантскими восьмерками, ретироваться возможности не было. Вскоре спина уперлась в стену дома. Мальчик в ужасе закрыл глаза руками. «Что, вьетнамец откладывает какашку?», — злобно осклабившись, спросил Рамон и уже замахнулся, чтобы ударить мальчика в грудь… Неожиданно чья-то железная рука выцепила из мелькающей круговерти кисть Рамона с ножом, другая мягко обвила его горло,  уцепившись за затылок. «Пусти, козел! — захрипел  обездвиженный Рамон, тщетно пытаясь освободиться. Его довольно резко развернули, наваха полетела в бассейн. Перед изумленным Рамоном стоял его учитель по американской литературе Джозеф Пинтадо с неизменной сигаретой в зубах. Он жил неподалеку и, прогуливаясь со своей собачонкой, побежал на крики. «Вот что, мистер Рамирез, —  процедил он сквозь зубы с нескрываемым презрением, — во-первых, вы пьяны, во вторых – накурены, а в-третьих, завтра вы останетесь после уроков и будете писать тысячу раз «Мистер Пинтадо – не козел». Он весьма небрежно отшвырнул Рамона в сторону, выплюнул окурок и исчез так же незаметно, как и появился. 
Между тем уикенд начал постепенно достигать своего апогея. О»Нейл выкрал из отцовского погребка 4 бутылки шотландского виски и с довольной улыбкой поставил их на стол. Многие подростки пробовали крепкие напитки впервые, и поэтому прежде чем хлебнуть виски, густо разбавленное содовой и льдом, боязливо оглядывались по сторонам.  Тим же потихоньку подливал Кэт все больше и больше, и не заметил, как сильно захмелел сам. Он  заплетающимся языком пробормотал на ухо девушке, стараясь при этом пососать ей мочку: «Кэт, пошли в домик, я тебе кое-что покажу». У Кэт в восторге заколотилось сердце. Сейчас-то, наконец, случится то, чего она больше всего ждала, когда шла на вечеринку. Как это случится? Будет ли Тим сверху? А может быть сзади? Очень ли это больно – в первый раз? «Пошли, — ответила она. Тим обнял девушку за бок и они, мотаясь, пошли по направлению к дому. Неожиданно Тим поскользнулся на мороженом и, кувыркнувшись, верх тормашками рухнул в бассейн. Кэт, по инерции пролетев несколько метров, упала на стол, вся верхняя часть ее туловища погрузилась в гигантский торт. Блюдо с бабушкиными булочками также полетело в бассейн, и плюшки поплыли по воде, как маленькие черепашки. Когда Кэт выкарабкалась из торта, она уже не была похожа на человеческое существо. Самое обидное, что во лбу ее, замазюканном мороженном, торчал пинтадовский окурок (видимо, он случайно отшвырнул его в торт). 
Подростки, окружившие перемазанную Кэт, начали хохотать, тыкать в нее пальцами и швыряться объедками. «Свинья! Свинья! — громко кричали они. Девушка в ужасе кружилась по сторонам, но из-за липкого крема поле ее видимости резко сократилось. Она шептала: «Тим, Тим, спаси меня…», — но О»Нейл под шумок выполз из бассейна и перебежками побежал домой переодеваться. А пьяные тинэйджеры схватили Кэт за плечи и быстро-быстро ее раскрутили. Она упала на четвереньки и поползла прочь от этих богомерзких воплей. Но кошмар еще не закончился. Подкравшийся сзади Джеф Люмбаго со смехом задрал у ползущей девушки юбку и начал похлопывать по обнаженным ягодицам совочком для ворошения углей. Еще немного и он засунул бы лопатку прямо под кружевные трусики, но неожиданно вырвавшийся из толпы Рамон резко ударил его в подбородок. Негр упал, общий смех резко оборвался. Рамон подошел к девушке и осторожно поднял ее подмышки. Идем, — сказал он вполголоса, — у меня есть полотенце.
Они вышли за ворота. Рамон вынул из багажника своей машины большое махровое полотенце с изображением бурундука Чипа и канистру воды. Кэт умылась, стряхнула с одежды остатки торта. Глядя на черное бездонное небо, она вдруг поняла обо всей ничтожности Тима и сегодняшней вечеринки. Кэт горько заплакала, полотенце опало на землю. Рамон обнял ее, засунув Кэтино лицо в свой распахнутый ворот. Ощущая щеками и губами его мягкие волосочки и теплую кожу, девушка почувствовала странный жар внизу своего живота. Конечно, это было не начало месячных: чересчур приятное для этого ощущение. Это Желание! – догадалась Кэт. Она подняла голову и, растопырив губы, всосала в себя содержимое рта Рамона. 
Крепкие руки парня обвили спину Кэт и мягко прошлись снизу вверх, от основания ягодиц до темечка, нежно пальцуя. Затем неожиданно руки Рамиреза сократились и крепко прижали тело девушки к своему торсу. Кэт почувствовала, как ей в живот больно упирается какой-то штырь. Через мгновение она догадалась, что это на самом деле. Ей стало страшно и интересно.  Он, конечно, видела пенис, нарисованный в библиотечных книжках и на стенах туалетов, смотрела на его по телевизору и в отдалении в натуре (видела, как мальчишки писили). Но так близко, конечно, член она никогда даже не представляла в своих девичьих мечтах. Она потерлась животом о Рамонов низ. Он хоркнул, как кабан и что-то шепнул по-испански. Потом перевел: потрогай меня здесь, и не дожидаясь согласия девушки, схватил ее руку и, по комичному спустив свои порточки до колен, впихнул ее себе в трусы. 
Сперва Кэт удивило обилие жестких волос, даже вспомнилась мочалка для мытья посуды. Она легонько там поскребла, отчего Рамон опять захрюкал. Возбуждение у Кэт прошло, стало весело и интересно. Она засунула руку ниже, пытаясь сопоставить туалетные рисунки с органолептическими ощущениями, получалось плоховато. Лицо Рамона безобразно исказилось, из открытого рта потекли слюни. Когда Кэт стала болтыхать мешочек, в котором, как видно, находились яички, юноша неожиданно расстегнул ей замок на кофточке и резким движением извлек из бюстгальтера ее грудь. Девушка скосила глаза вниз. Рамон открыл рот и вдруг поглотил почти половину груди Кэт и начал ее мусолить. Было очень щекотно и немножко больно. Затем парень засунул руки под юбку и приступил к замешиванию ягодиц Кэт. Он мял их, мял, а потом попытался резко сорвать с нее трусы. Для этого ему пришлось встать на карачки. Кэт переступила с ноги на ногу, освобождаясь от шелковой обузы. Рамон же, скорчив олигофренскую физиономию, поставил руку ладонью вверх, будто бы желая покормить кобылу, и с залихватским уханьем окунул ее в промежность девушки.
Та только сейчас поняла, что между ног у нее волгло. Рамон начал возякать там взад и вперед, будто бы желая распилить спрятанную хлюпающую зверюшку. Девушка хихикнула (со стороны, наверное, эта картина смотрелась уморительно: стоящий на четвереньках хрюкающий Рамон с высунутым языком, волосатый зад смуглым пятном выделяется в кофе ночи, наяривающий ладонью взад-вперед в промежности хихикающей Кэт). Ей стало щекотно, но тут Рамон резко, словно танцуя самбу, развернул девушку, больно ткнув ее локти о капот машины. Он начал шептать ей в ухо обжигающим грязным дыханием по-испански вперемешку с заикающимися английскими словами. «Я — девственница, — быстро прошептала Кэт, нагибаясь ниже и выгибая спину. Рамон шлепнул ей по щиколотке, чтобы раздвинуть пошире ноги, а потом схватился за мослы на талии и начал целиться. Кэт зажмурилась, чувствуя у себя между ног раскаленную точку, которая вот-вот в нее вонзится. «Расслабься, — не к месту громко и спокойно сказал Рамон, и резко натянул на свой пенис Кэт. В книжках обычно пишут: он вошел в нее. Девушку всегда это удивляло. И точно, сравнение оказалось неверным. Он ворвался в нее, порвал, и начал швыряться у нее внутри, тыкаясь во внутренний живот. «Он мне там все раздерет, — подумала Кэт, — скорей бы он кончил». 
Маленький негритенок, брат Джефа Люмбаго, тоже был на этой вечеринке. Родители ушли в гости, и Джефу пришлось взять малыша, чтобы не сидеть с ним дома. Сначала Билли было интересно, когда все плясали, когда Рамон дрался с вьетнамцем, но потом стало темно и гости, становясь все пьянее и пьянее, начали гонять малыша из своих компаний. Джеф подошел к нему, качаясь и ведя за руку темнокожую девушку, одетую лишь в купальный костюм. «Вот что, Биляка, — пролепетал он, — сейчас Тим вынесет матрацы. Мы все будем спать здесь, во дворе. Ты, если хочешь, можешь прилечь в доме, в закутке за дверью».
Билли спать не хотел. Он залез на огромный развесистый вяз возле дома и смотрел, как Рамон Рамирез трахает Кэт Пиллер. К сожалению, издалека были видны только силуэты. «Скорей бы вышла луна, — думал мальчик. И вот круглое светило вняло его мольбам и осветило видимую поверхность. Да, на это стоило посмотреть. Весь двор был усеян, словно дышащими кучками дерьма, сношающимися телами подростков. Алкоголь разогрел их девственные души, и вот похоть свалила всех там, где было угодно Эроту. Ах, если бы видели эти юные девичьи лица, с томно закатанными очами, с полурасстегнутыми блузочками, откуда стыдливо выглядывают нежные лепестки грудок, давимые трепещущими руками парней! Эти бледно-розовые ножки, осторожно раздвинутые, меж которыми, пыхтя и отдуваясь, торкают своими пипиндрами юноши! Как бы это напомнило вам скотный двор весной, когда пьяный свинопас прикорнул на солнцепеке, даже не поглядев, затворил ли он калитку. И вот хряки рванули покрывать свиноматок, чтобы, опроставшись, заснуть прямо на них.
Отец Тима О»Нейла проснулся с совершенно непонятным чувством неопределенности своего настроения. Сегодня ночью у сына была вечеринка, потрачена чертова прорвища денег, во дворе – погром, — это плохо. Зато у парня праздник, он наверняка переспал с какой-нибудь девчонкой, за все за это он будет благодарен родителям – это хорошо. У жены ночью был выкидыш (выглянув ночью в окно, она упала в обморок. Померещилась, видите ли, что на развесистый вяз перед домом взобралась огромная обезьяна!) Это, конечно, плохо. Зато, с другой стороны, с очередным ребенком придется повременить, из чего следует экономия кругленькой суммы. Это – хорошо. В таком непонятном состоянии мистер О»Нейл долго прохаживался по двору, подбирая остатки вчерашнего пиршества. Но когда он увидел, что кто-то, забравшись на флагшток, наблевал на американский флаг, настроение у него испортилось бесповоротно.

Дональд Массак около шести лет работал в «Пензавилль Таймс» пока, наконец, путем коварных ухищрений не вскарабкался в кресло помощника главного редактора. Затем управление газетой он поделил (разорвал) с Альбертом МакАнусом, ну и через пару месяцев закулисной драки МакАнус был изгнан прочь и все бразды правления органом печати городка перешли к Дональду. 
Вскоре после этого переворота из газеты стали уходить журналисты, не согласные с политикой Массака. Пензавилль – городишко маленький, все друг друга знают. Пока очередная сплетня будет напечатана, ее уже успеют обсудить и забыть. И когда и без того малый штат сотрудников сократился до трех, стало понятно, что газета долго не протянет. Ее и так мало кто читал (неинтересно!), а потом уж и покупать-то стали для протирочных работ.
Вскоре Массак нашел выход. После долгих размышлений он понял, что газета должна воздействовать на основной инстинкт читателя. Купив гигантскую коллекцию эротических фотографий, он начал приклеивать их к каждой статье. Причем с особым смыслом, конечно, иначе серьезный аналитический еженедельник превратился бы в дешевый порножурнал. Все фотографии с изображением голых баб, по замыслу Массака, должны были частично отражать содержание печатного материала. Например: «И снова школьный звонок. Сегодня закончились летние каникулы, и пензавилльские ребятишки опять пошли в школу». Фотоиллюстрация: голая девица сидит за школьной партой. Или: «Сегодня сажаем помидоры. По рекомендации специалистов можно приступать к посадке томатов». Фотоиллюстрация: голая девка стоит на четвереньках и втыкает в землю помидорный куст. Неистощимая фантазия Массака позволяла придумать позу и аксессуары для голых баб на любой сюжет.
Вскоре спрос на газету опять упал. Скудость и серость репортажей, пусть и скрашенных голыми задницами, бросались в глаза и младенцу. Массак решил и эту проблему. Газету обновили рубрики: «Сокровенные письма читателей», «Номинация: шок» и «Взгляд из-под простыни», посвященные половым отношениям (нормальным, патологическим, а также забавные истории из сексуальной жизни). Все, конечно, писал сам Дональд.
Однако и такое воздействие на инстинкт читателей не принесло успеха. Газета стала катастрофически убыточной. Тут Массак понял, что он уделял чересчур мало внимания рекламе. После должных предложений местные предприниматели принесли свои объявления в отдел рекламы. Дональд и здесь и здесь остался верным своим принципам. Ни одной рекламы без обилия женского мяса читатель не увидели. Пример: «Пивная «У дядюшки Роуза». Заходи, попьем пивка». Фотоиллюстрация: кружка пива, а в ней плавает голая попа. Еще: «Любую краску и замазку купите в магазине «Краска». Фотоиллюстрация: голая баба с малярным квачом и в строительной каске. Ну и вот еще: «Офицер ВМФ США в отставке поможет вам сдать экзамены в мореходное училище». Фотоиллюстрация: голая девица в бескозырке трется о штурвал.
Этим летом город был потрясен страшной вестью. Адвентист седьмого дня, студент-зоотехник  Берген Йобба, перебрав ЛСД, изнасиловал и убил двенадцатилетнюю дочку механика Христоффа, худенькую Салли, глухонемую с рождения. Газета Массака выпустила на первой полосе следующий материал: «Сексуальная рабыня сектанта». Фотоиллюстрация: на коленях у голого негра в латексной маске ерзает извивающаяся от похоти блондинка, целуя ему соски. Сверху огромный черный крест бросает тень на шоколадные ручищи, раздвигающие бедра юной рабыни. 
Петко Христофф, увидев этот выпуск, пришел к пастору Пиллеру с просьбой отпустить ему будущий грех убийства проклятого журналюги. Пастор отговорил заблудшую овцу, выдвинув контрпредложение: собирать людей, чтобы разгромить богомерзкую газету, а редактора линчевать не до смерти (ему тоже не понравилось, что крест – символ веры – осквернен изображением блуда).  Одуревший от скуки городок собрался в три часа. Пришли почти все за исключением недееспособных, стариков, детей, и русского ученого, который особенно в местные дела не влезал. Толпа держала факелы, горящие кресты, ружья, а старенький южанин Ральф Хорст даже напялил выцветший балахон ку-клукс-клановца. Редакция была взята штурмом, порноотрытки расхищены, многие недосчитались кошельков. Массаку выбили челюсть и сломали 4 ребра. Пастору в давке разорвали сутану от плеча до пятки, Христоффу на голову вылили пузырек зеленки, а старому Хорсту на спине балахона намалевали помадой «Потаскуха».

Этот черный день Пинтадо обводил на календаре жирным маркером поносного цвета. 29 апреля навсегда выжегся в его сознании… Он занавешивал окна и телевизор, затягивал стену американским флагом, изрешеченным стрелами либеров и устанавливал перед собой две фотографии погибших друзей-сослуживцев. Затем он извлекал из тайника огромную четвертную бутылку русской водки, пакетик марихуаны, пачку сигарет, и зажигал в осколке бунтарского ядра маленькую свечу. Долго молился…Потом, наскоро проуринотерапировававшись, он вынимал из старого сундучка свою протертую военную форму, привезенную с острова Либеры. Ловко закамуфлировавшись, он садился за зеркальный столик, и воспоминания со слезами начинали душить его…
В том далеком году Пинтадо записался в армию добровольцем. Он был здоровым крепким парнем, поднаторевшим в уличных драках в мексиканском квартале. После долгих осмотров и тренажей его призвали в секретную часть, где он стал одним из бойцов спецотряда «Белые маски», ему присвоили антуражный псевдоним «Мачете». Десять человек не ниже двух метров роста были все как один специалистами в определенной части диверсионной работы и неграми. Чтобы навести панику на врага, негроиды мазали лица белым гримом либо надевали белые чулочные масочки. Исключение составляло два бойца: Пинтадо (он был мулатом) и Пукка Хрякиннен, ослепительно белесый блондин. По идее, их не следовало бы записывать в этот спецотряд, но Пинтадо показал лучшие результаты по рукопашному бою во всей бригаде (один против троих вооруженных бойцов, круговой бой против двенадцати вооруженных бойцов, бой с заключенным смертником с правом убийства, бой голым с тремя голыми заключенными). Финн же был очень красив собой и мог неотличимо переодеваться в женщину, а также был лучшим специалистом по тибетской медицине, тайскому массажу и фальсификации документов.
Однако, несмотря на всеобщую любовь к Пукки, всем было ясно, что он выше рядового не поднимется ни в жизнь. Раса, не соответствующая имиджу команды, не позволяла ему сделать карьеру — барьеры подобного сорта напрочь закрывали даже мечты об офицерских погонах. Белофинн решился на отчаянный шаг: он продал все, что у него было, включая даже то, что ему не принадлежало. С молотка пошел аккуратный родительский домик, старушка мать отправилась в пансионат для пожилых людей с уставшей психикой (Пукка подделал ее историю болезни, написав вместо «артрит» — «олигофрения в стадии умерено выраженной дебильности»). Даже свою юную невесту продал подлый суом в рабство в Константинополь, на грязный невольничий рынок. Все вырученные деньги пошли на операцию по перемены расы: Хряккинен решил стать негром. Но сложнейшая операция не удалась, медицина еще не доросла до такого издевательства над природой. Пукка умер после двадцати шести часов борьбы талантливых хирургов за клочки его кожи.
После двух лет изнурительных каждодневных тренировок бойцы стали роптать: хотелось, наконец, настоящего задания. И вот их надежды оправдались: операция «Ветер Свободы», гриф секретности – 02! Цель вторжения – остров Либеры, затерянный в Тихом Океане (местное название – Тортонеза, что значит Жемчужный). Островитяне были совершенно задавлены диктатурой, они даже не слышали о том, что такое «демократия». Тирания вождя Тза-Индраххары и жреца-колдуна Ио-Тха-Согтода возмущала правящие круги США и было решено принести людям свободу. Однако дипломаты, предлагавшие принять американское гражданство, были подвергнуты унизительному осмеянию. Как известно, оскорбившие дипломатов – оскорбили самое страну. Было решено атаковать тиранов диверсионно и спасти заблудших тортонезцев от антидемократии. 
«Белые маски» вели диверсионную работу беззаветно, но безрезультатно. Остров был настолько мал, что масштабные действия прослеживались аборигенами, как на раскрытой ладошке. Ликвидировать диктаторов не удавалось: когда вождь либо колдун выходили из тростниковых хижин, их тотчас же обступала такая муравьиная куча народу, что они даже терялись из виду. Единственно, что удалось сделать спецназовцам, это подстрелить несколько священных разноцветных птиц, которых колдун использовал для оболванивания простого народа.
Но беда подкралась неожиданно. Транспортный вертолет, приносивший «Белым маскам» провизию, на их глазах был уничтожен. Пинтадо никогда не забудет, как жрец в бело-кровавых одеждах поднял руки, что-то выгаркивая из своего живота, истатуированного шрамами, указывая на винтовую железную птицу. Тотчас же повсюду раздался странный треск и вертолет, словно ватой, обволокло пухлыми тучами. «Пров-сатх-ии Жеррь ионг-Во!» – изверг из себя слова жрец, навеки отпечатавшиеся в сознании Пинтадо. Вдруг в тучах выросла дырка, а из нее потоком струй шибанула молния. Вертолет взорвался моментально, долго продолжая раскидывать по океану обломки. 
Гибель судна означала то, что «белым маскам» придется более двух недель жить без пищи, дисбактерицированной воды, смены белья и носков, биотуалетов, порнографических открыток для мастурбации и развлекательной литературы.
Отряд выживал в невыносимых условиях больше недели. Но когда до следующего вертолета остались считанные дни, бойцы начали ломаться. Первым сдался в плен аборигенам весельчак Сэм Гниил с белоснежниковыми зубами, худощавый, как сигарета. После него сразу же сдались братья близнецы Глаза, которые различались лишь тем, что Аарон был одноглазым (удивительная мутация – у родителей-наркоманов родился ребенок с редуцированным глазом, что впрочем, не мешало ему быть одним из лучших снайперов Америки). Следующим был лдизкий друг Пинтадо – механик Джесс Вейдер. Затем на милость победителя сдался весь отряд кроме Пинтадо и Яна Иваноффа, очаровательного голубоглазого радиста (они уединились в маленькой пещерке и прозевали всеобщую капитуляцию). Когда все спецназовцы были пленены, юный Иванофф связался с Пентагоном и под диктовку Пинтадо сообщил о сложившейся ситуации. В Штатах срочно собрали Высший военный совет под управлением Президента, и было принято решение о штурме. Четыре корабля морской пехоты США через десять часов подплыли к острову. Морские пехотинцы были атакованы лучниками, пращниками и копьеметателями, но сила была не на стороне аборигенов (сто голых воинов не могли противостоять пятистам профессиональным солдатам великой Державы). Даже найденная непонятно где (Магеллан?) пушка не могла решить исход битвы, ядра даже не долетали до кораблей. Когда двери тростниковой тюрьмы были взломаны, диверсанты были вызволены, а на хижине старейшин взвился звездно-полосатый стяг, островитянам предложили добровольно выдать вождя и колдуна для суда по справедливым законам ООН, а также отречься от своих нерациональных богов. Все население острова со звериным смехом прорвало кольцо морпехов и стадом бросилось со скалы, напомнив победителям библейскую притчу о свиньях. 
Так был освобожден остров Жемчужный, где теперь находится один из лучших курортов мира, а также мануфактура Ссанио Огро, славящаяся добычей уникальных образцов жемчуга…

От авторов. Вторая часть нашего повествования могла бы растянуться на долгие страницы. Но писать о том, влюбилась ли Руфь Лаурел в красавца Рамиреза, занимались ли они сексом, стреляла ли ревнивая Кэт Пиллер в белокурую соперницу из отцовского дробовика, был ли Пинтадо агентом ЦРУ, следившим за русским ученым, стали ли пробуждаться в ямайце Люмбаго гомосексуальные наклонности и кто пал его первой жертвой, ограбят ли в Пензавилле и кто будет преступником, а также как он просадит деньги в лучших ресторанах Америки с обворожительными проститутками, не входило в наши замыслы.
Читатели, которых заинтересовали подобные сюжетные линии, могут выразить их на бумаге и отослать на наше имя в адрес издательства.

Часть III

КОНЕЦ

Оказавшись в Пензавилле, Медведев резко почувствовал свою бессмысленность. Проект «Гусеница-1» действительно был делом всей его жизни. Все, что было у него, и что могло бы быть, все он отдал ради «омнигилята» — этой частички своего мяса и крови. Сидя в аккуратном домике, он перелистывал страницы своей тетради. Он начал писать туда свои разработки еще в студенческие годы. Какие-то листы беспощадно вырывались, на их место вклеивались новые. Первоначальная «общая» тетрадь фабрики «Маяк» кончалась уже несколько раз, но Егор упрямо не заводил новую, боясь что-нибудь потерять, и вкладывал новые и новые записи под дерматиновую обложку. Перелистывая страницы, ученый видел, как рос он сам, а вместе с ним росло и человечество. Первые страницы были написаны им еще пером, обмакнутым в чернильницу, потом – вечным пером, его сменила шариковая ручка, затем – гелиевая, а в конце лохматились вставки, выполненные на лазерном принтере.
С печальной улыбкой Медведев вглядывался в свой меняющийся почерк. Он вспоминал, где он сделал эти записи. Вот это он писал в студенческом общежитии, сидя на подоконнике, а когда пошел в туалет, сосед по комнате Сашка Игнатов нарисовал  у него  в тетради коня с огромным членом. Это он писал на Крайнем Севере, куда его послали в командировку, в дырявом вагончике, продуваемом вьюгой и бураном. А эту формулу он накарябал совершенно голый, спрыгнув из супружеской кровати на пол. Для жены (теперь уже бывшей) это было первое знакомство с «Гусеницей», которая позже и сгрызла весь их брак.
«Гусеница» ползла по всей жизни Медведева, становясь ее смыслом, и он не раз говаривал: «У каждого должна быть своя «Гусеница», если он хочет называться человеком».
Когда ученый прочуял, для чего он всю жизнь рожал и накарябывал на бумагу формулы «Гусеницы» — для войны со своей же собственной Родиной, он прекратил работу. Сосланный в Пензавилль, он закинул тетрадь в стол и долго тупо курил, глядя в окно или, лениво развалясь на кровати, читал на русском развлекательные книги. Но «Гусеница» манила его. До создания «омнигиллята» осталось совсем мало работы. Такой работы, которую любил Медведев: рано проснуться и побоксировав с тенью, нырять в водопад формул, не помня себя, чтобы очнуться за полночь и жадно курить, обнимая сигарету пальцами, обожженными кислотой и перепачканными чернилами. Когда блески мыслей и идей стали чувствительно покалывать его голову изнутри, Медведев понял, что ему не удержаться и завтра он сядет за работу.
Весь антураж средней полосы маленького американского городишки, неумолимо походившего на Родину, нагнал на Егора такую тоску и грусть, что он наспех собравшись, вылетел из своего домика и начал беспорядочно-хаотично мотаться по улочкам, пока не забрел в маленький аккуратный бар, до боли не похожий на русские трактиры, чайные и кабаки. Медведев усмехнулся, глядя на телевизор с ток-шоу (не место телевизору там, где люди едят и пьют), и заказал бутылку водки, бокал пива и бифштекс с картошкой. Усевшись в темный пропылённый угол, он залпом выпил 150 грамм ледяной водки и поперхнулся от едкого забытого ощущения. Принявшись за бифштекс, он почувствовал в голове и теле легкостную пьяность и хлебнул, булькая горлом, пива, старательно засовывая губы под пену. Неожиданно его окликнули:
— Можно подсесть? – заходя в бар, Медведев страшно хотел бы побыть один, но сейчас вдруг ему ужасно захотелось пьяных кабацких бесед, в которых собеседнику рассказывают про всю свою жизнь, и нет лучшего советника, чем такой же выпивоха, с которым судьба тебя свела час назад.
— Садитесь. – за стол уселся Ламберт ван дер Пост, держа в руках шесть бутылок вишневого пива. Медведев уже был с ним знаком: Ламберт был выходцем из Голландии и претендовал на роль деревенского философа. Занимался он выращиванием разнорадужных тюльпанов и свозил их в неизвестном направлении на маленьком аккуратном джипе. Он довольно бойко говорил по-русски, потому что в дикой юности учился в Университете дружбы народов по специальности «Мировая культура». Он начал разговор со стандартных тем погоды и мировой политики, и потом плавно перетек на темы, которые вывели Егора на уровень взрыва.
— Вообще я частенько видел, как журналисты употребляют в своих писаниях полуцензурные выражения типа «дерьмо». Но жажда скотства побуждает их использовать уже более непечатные слова с заменой сочных буквосочетаний точками. Но не за горами время, когда какой-нибудь скандальный писарчук бухнет на первой странице областного издания заголовок с матерными водоворотами, уже безо всяких точек. Тираж вовремя остановят, но редакция подаст в суд, зазвонит во все колокола Земли: Фашизм! Милитаризм! И тираж дойдет до народа. Вслед за этим и другие издания станут писать матом. Непечатщина легализуется и все канет в нужник. А касательно России я скажу вам вот что.
 Попомните мои слова! Не пройдет и десяти лет, ну может быть чуть больше, и вся ваша Русь-Россия превратится в такую идеологическую свалку, что штатовские наркоманы из черных кварталов будут стыдливо отводить глаза! В ваших центральных газетах на первых полосах будут красоваться голые жопы! Прямо под орденами (если их не посрывают с газетных грудей, стыдясь своего великого прошлого). Прямо под шапками «Правда» будут писать, кто — педик, кто – гомик, и кто с кем спит! По ТВ средь бела дня вместо съездов партии и патриотических фильмов будут демонстрировать порнографию! Молодежь будут учить не тому, как любить и защищать свою Родину, а тому, как правильно заниматься анальным сексом! Мозги россиян заполнит жижа глянцевой рекламы, бьющая нескончаемым потоком откуда только возможно.  Общество безголовых потребителей – вот, что станет с вашей любимой Россией, о которой вы тоскуете,  смотря  сквозь листья стекла на  уютный, прилизанный американский дворик…
—   От чего в тебе, в Вас, сидит такая злость, злость ко всему русскому? Вы — отверзлая  пасть  с плотоядными клыками  по которым стекает ядовитая слюна. Вы глядите сквозь кордонное окно на тонущую в дерьме, присланном вами,  Россию. Все Вы — застолбовые зажравшиеся засранцы. Вы — давно уже вялая однообразная толпа, амёбоживущая по плану от рождения до смерти.  Моя Родина никогда не была и не будет подобна тем местам, где Вы обитаете. Никогда. 
—  Ха-ха-ха.  Вы обсмотрелись мультфильмов.  Опомнитесь, откройте глаза.  И вы поймёте, что всё на самом деле так, как я описываю, только ещё хуже. 
—   Ладно, господин философ, мне что-то не нравиться наш с вами разговор. Давайте-ка,  для разрядки обстановки я задам Вам вопрос. В чём отличие Вас от Нас.  Я думаю, вы понимаете, про кого я говорю?
 —   Да, конечно.
 —   Ну, тогда, ответьте на мой вопрос.
 —   Ни в чём нет отличия, просто вы наивнее и слабее.
 —   А теперь, послушайте мой ответ. — Медведев встал, задвинул стул и врубил сокрушительным прямым  в лицо Ван дер Посту.  Тот, клюнул затылком назад, и словно резиновая плесень растёкся  по стулу. — Вот чем  мы отличаемся: вы только и можете, что  говорить, а мы ещё иногда  действуем, пусть не всегда умно, но действуем.  — Медведев  вытащил из кармана пару смятых болотноцветных бумажек, швырнул на тарелку и вышел….    

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Директору Бостонского исследовательского института  Министерства обороны США
полковнику службы химической защиты США
м-ру Адольфу Томашевичу
Главного специалиста отдела 5/01
Егора Владиленовича Медведева

ЗАЯВЛЕНИЕ

Настоящим сообщаю, что я, главный специалист отдела 5/01 Егор Владиленович Медведев согласно Вашего Приказа № 123 – R от 12 июня 19** г. был направлен в г. Пензавилль для продолжения работы над проектом «Гусеница», т.к. в связи с положением в мировой науке практическая работа в Институте Министерства обороны США на настоящий момент не являлась целесообразной. 
В Пензавилле мною был проделан трудоемкий теоретический и  практический объем работы (см. Приложения). В результате разработок мною сделан следующий вывод (см. также Приложения, стр. 254): создание препарата «омнигилят», чье действие направлено на уничтожение любой материальной субстанции, не представляется возможным.
На основании вышеизложенного
 ПРЕДЛАГАЮ:

проект «Гусеница-1» свернуть как неосуществимый.

Так как при подписании трудового договора (контракта) мною не были подписаны обязательства по проживанию в США по завершении работы, а расписка о неразглашении хода разработок проекта мною уже дана, 
НАСТОЯТЕЛЬНО ПРОШУ:

разрешить мне по оформлении соответствующих документов выезд в Россию.

В случае отказа или каких-либо подобных неадекватных действий с вашей стороны, мое доверенное лицо будет вынуждено отослать пакеты с известными вам сведениями Президенту России, в Организацию Объединенных наций и в Страсбургский суд по правам человека.

Ответ прошу дать в течение недели.

С уважением,
Майор запаса Вооруженных Сил России,
Егор Владиленович Медведев.

(приписка по-русски: Верните мне мою Россию!)